|
– Демины пальцы вцепились в волосы, удерживая голову в запрокинутом положении. – Волосы длинные, как у бабы! – зашептал Дема ему на ухо. – Лихой, тебе говорили, что ты похож на бабу?
Острое жало ножа уперлось в щеку чуть ниже левого глаза. Андрюха моргнул, ресницы скользнули по лезвию, смахивая с него снежинки. Жало недовольно заворочалось. На мокрой то ли от слез, то ли от снега щеке выступила капля крови. С каждым мгновением она становилась все больше и все краснее. Устав бороться с земным притяжением, капля кровавой слезой поползла вниз, прочерчивая фарватер на Андрюхиной щеке. Следом по фарватеру заскользило лезвие, рассекая кожу и мышцы, царапая кость. Скольжение было неспешным и безжалостным. Оно давало возможность прочувствовать рождаемую им боль и оценить эту боль по достоинству. Словно это была и не боль вовсе, а дорогое французское вино, оставляющее после себя изумительное послевкусие. Послевкусие у боли оказалось тоже по-своему изумительное – горько-соленое, заставляющее голову кружиться, а позвоночник натягиваться струной, вырывающее из горла придушенный хрип… …Кровавая слеза доползла до подбородка, на секунду застыла и двинулась дальше по выгнутой дугой шее, параллельно лихорадочно пульсирующей вене. Лезвие, успевшее вспахать щеку от нижнего века до уголка рта, с разочарованным всхлипом вышло из человеческой плоти и тут же радостно задрожало от предвкушения. Вот она – вена, полная крови и жизни… Вот он – кровавый фарватер, совсем рядом, параллельно… Неправильный фарватер! Лезвие дернулось, намечая другой путь: не вдоль, а поперек. Рассечь вену, выпустить на волю пульсирующую струю крови, выпустить на волю человеческую жизнь… Андрюха пришел в себя за несколько секунд до того, как острие ножа дрогнуло, примеряясь к беззащитной шее. Все… Теперь уже точно все. Они прирежут его как свинью. Шутки кончились… И Андрюхе, поверженному, почти смирившемуся со своей участью, вдруг нестерпимо сильно захотелось жить. Плевать, что их трое, а он один! Плевать, что у них ножи и кастеты! Все это ничто, по сравнению с очнувшимся от спячки инстинктом самосохранения. Инстинкт ласково отодвинул Андрюху в сторону и принялся за дело сам… Андрюхин затылок откинулся назад, впечатался в переносицу тому, кто стоял сзади. И тому, кто стоял сзади, сразу стало не до Андрюхи. Но Дема, мысленно уже заглянувший в мертвые глаза врага, не желал останавливаться, Дема жаждал крови, настоящей, чтобы до последней капли. Пригодился перстень…. Удар пришелся в висок, и Дема упал. Инстинкт самосохранения сделал свое дело и удалился, оставив Андрюху стоять над поверженным врагом. В гудящую, точно колокол, голову стали просачиваться звуки: вой того, что с перебитым носом, придушенное дыхание того, кто раньше держал Ленку. Этот второй пятился от Андрюхи, медленно отступал спиной в темноту. Длинные руки его свисали плетьми, а взгляд сделался совсем диким. Ленки не было… – Где Ленка? – заорал Андрюха, и собственный голос причинил ему боль. – Он не шевелится… – Второй продолжал пятиться, правый глаз его дергался. – Ты же его того… Ты убил его! Он еще что-то кричал, испуганным, похожим на собачий лай голосом. |
