Из произведений Ницше

Афоризмы и изречения

Бог умер.

Жить опасно.

Каково лучшее лекарство? Победа.

Утренняя заря, 571

Нет вовсе моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов…

По ту сторону добра и зла, 108

Лучшее лекарство от любви — это все же освященное веками средство: любовь возвращается.

Утренняя заря, Книга 4, 415

Убеждения суть более опасные враги истины, чем ложь.

Человеческое, слишком человеческое, отдел 9, 483

Лица, которые воспринимают какую-либо вещь до последней ее глубины, редко остаются ей верными. Они ведь вынесли глубину на свет; и тогда в ней всегда обнаруживается много худого.

Человеческое, слишком человеческое, 489

И самый мужественный из нас лишь редко обладает мужеством на то, что он собственно знает.

Сумерки идолов, изречения и стрелы, 2

Здесь Ницше настолько бесстрашен, что даже показывает, что он не боится попасть в собственную ловушку:

Общественное мнение — частная праздность.

Философствование

Для того чтобы продемонстрировать высочайшее качество своих длительных размышлений, Ницше разбирает здесь наше представление об истине и его смысл (используя при этом безупречно «истинный» аргумент). Он приходит к ряду глубочайших открытий, которые особенно своевременны с учетом того, что мы уже сделали или собираемся сделать для самих себя или для мира во имя науки. Зна чение этих аргументов так же актуально сейчас, как и тогда.

Эта безусловная воля к истине: что она такое?..

Что знаете вы загодя о характере бытия, чтобы быть в состоянии решать, где больше выгоды: в безусловно ли недоверчивом или в безусловно доверчивом? А в случае, если необходимо и то и другое, — большое доверие и большое недоверие, — откуда могла бы наука почерпнуть свою безусловную веру, свое убеждение, на котором она покоится, что истина важнее всякой другой вещи, даже всякого другого убеждения? Этого-то убеждения и не могло возникнуть там, где истина и неистина постоянно обнаруживают свою полезность, как это и имеет место в данном случае. Стало быть, вера в науку, предстающая нынче неоспоримой, не могла произойти из такой калькуляции вы год — скорее, вопреки ей, поскольку вере этой постоянно сопутствовали бесполезность и опасность «воли к истине», «истине любой ценой». …Следовательно, «воля к истине» означает: не «я не хочу давать себя обманывать», а — безальтернативно — «я не хочу обманывать даже самого себя»: и вот мы оказываемся тем самым на почве морали. Ибо пусть только спросят себя со всей основательностью: «Почему ты не хочешь обманывать?», в особенности если видимость такова — а видимость такова! — что жизнь основана на видимости, я разумею — на заблуждении, обмане, притворстве, ослеплении, самоослеплении, и что, с другой стороны, фактически большой канон жизни всегда по большому счету обнаруживался на стороне хитроумцев (плутов). Такое намерение, пожалуй, могло бы быть, мягко говоря, неким донкихотством, маленьким мечтательным сумасбродством; но оно могло бы быть и чем-то более скверным, именно враждебным жизни, разрушительным принципом.

«Воля к власти» — это могло бы быть скрытой волей к смерти. — Таким образом, вопрос, зачем наука, сводится к моральной пробле ме: к чему вообще мораль, если жизнь, природа, история «неморальны»?.. Теперь уже поймут, на что я намекаю: именно, что вера в науку покоится все еще на метафизической вере, — что даже мы, познающие нынче, мы, безбожники и антиметафизики, берем наш огонь все еще из того пожара, который разожгла тысячелетняя вера, та христианская вера, которая была также верою Платона, — вера в то, что Бог есть истина, что истина божественна…

Веселая наука, книга 5, 344

Близкий аргумент, но явно противоречащий предыдущему, объясняющий причину гибели христианства:

«Гибель христианства — от его морали (она неотделима), мораль, которая в конце концов обращается против своего же Бога.