Веселая наука, книга 5, 344

Близкий аргумент, но явно противоречащий предыдущему, объясняющий причину гибели христианства:

«Гибель христианства — от его морали (она неотделима), мораль, которая в конце концов обращается против своего же Бога. Чувство правдивости, столь высоко развитое христианством, начинает испытывать отвращение к фальши и лживости всех христианских толкований мира и истории. Резкий поворот назад от «Бог есть истина» к «Все ложно».

Воля к власти, Книга 1, Введение

А вот одно из наиболее трезвых предписаний сверхчеловечеству и во многом одно из наиболее разоблачительных: Что делает героическим? Одновременно идти навстречу своему величайшему страданию и сво ей величайшей надежде.

Во что ты веришь? В то, что все вещи должны быть наново взвешены.

Что говорит твоя совесть? «Ты должен стать тем, кто ты есть».

В чем твои величайшие опасности? В сострадании.

Что ты любишь в других? Мои надежды.

Кого называешь ты плохим? Того, кто вечно хочет стыдить.

Что для тебя человечнее всего? Уберечь когонибудь от стыда.

Какова печать достигнутой свободы? Не стыдиться больше самого себя.

Веселая наука, 268-275

Думать опасно

Из всего написанного люблю я только то, что пишется своей кровью. Пиши кровью — и ты узнаешь, что кровь есть дух…

Я хочу, чтобы вокруг меня были кобольды, ибо мужественен я. Мужество гонит призраки, само создает себе кобольдов — мужество хочет смеяться.

Я не чувствую больше вместе с вами: эта туча, что я вижу под собой, эта чернота и тяжесть, над которыми я смеюсь, — такова ваша грозовая туча.

Вы смотрите вверх, когда вы стремитесь подняться.

А я смотрю вниз, ибо я поднялся.

Кто из вас может одновременно смеяться и быть высоко?

Кто поднимается на высочайшие горы, тот смеется над всякой трагедией сцены и жизни.

Беззаботными, насмешливыми, сильными — такими хочет нас мудрость: она — женщина и любит всегда только воина.

Так говорил Заратустра, часть 1, О чтении и письме

«Человек зол», — так говорили мне в утешение все мудрецы. Ах, если бы это и сегодня было еще правдой! Ибо зло есть лучшая сила человека.

«Человек должен становиться все лучше и злее», — так учу я. Самое злое нужно для блага сверхчеловека.

Могло быть благом для проповедника ма леньких людей, что страдал и нес он грехи людей. Но я радуюсь великому греху как великому уте шению своему.

Так говорил Заратустра, часть 4, О высшем человеке, 5

Сверхчеловек Заратустра поет гимн отшельничеству и перспективе возможности вернуться к нему в любой момент («круг возвращения» отсылает к ницшеанской концепции вечного возвращения, которая предполагает, что мы вечно, вновь и вновь проживаем наши жизни). Излишне говорить, что столь забавно саморазоблачительный отрывок был написан после ознакомления с теорией Фрейда.

Если некогда одним глотком опорожнял я пенящийся кубок с пряной смесью, где хорошо смешаны все вещи, — Если некогда рука моя подливала самое дальнее к самому близкому и огонь к духу, радость к страданию и самое худшее к самому лучшему, — Если и сам я крупица той искупительной соли, которая заставляет все вещи хорошо смешиваться в кубковой смеси, — О как не стремиться мне страстно к Вечности и к брачному кольцу колец — к кольцу возвращения?

Никогда еще не встречал я женщины, от которой хотел бы иметь я детей, кроме той женщины, что люблю я: ибо я люблю тебя, о Вечность!

Ибо я люблю тебя, о Вечность!

Так говорил Заратустра, часть 3,

Семь печатей, 4

Спускаясь с этих заоблачных высот (и со столь высокого языка), Ницше демонстрирует, что он допускает и более краткие и проницательные аргументы:

«Вещь в себе» — бессмысленное понятие.