— Очень рада за тебя. Ты заслуживаешь лучшей жизни, — сказала Джули каким-то вялым и безжизненным голосом.

— Что-то голос у тебя не очень радостный.

Джули подошла к окну и отвернулась. После минутной паузы она сообщила сухим тоном, какой я слышал у нее в первый раз:

— Я уезжаю домой. Фрэнки.

— Почему? — Она не успела ответить, как я продолжил: — Не уезжай! Что бы ни случилось, я буду к тебе приходить.

— Чтобы бесплатно трахнуться?

— Нет. Ты мне нравишься! Ты ведь знаешь, ты столько раз заставляла меня говорить это.

— Я нравлюсь тебе не больше любой другой девчонки, которая тебе даст, — холодно проговорила Джули. — Мы больше никогда не увидимся.

Я с минуту молча смотрел на ее спину, потом спросил:

— Все равно я хочу знать причину, Джули!

Девушка повернулась ко мне лицом.

— Ну что ж, если хочешь, пожалуйста! От тебя нет никакого толка. Ты не можешь мне ничего дать. Ты бы даже не смог на мне жениться, если бы я забеременела! Мне остается только учить тебя. Летняя четверть закончена! Будь хорошим мальчиком. Повеселился, а теперь уходи!

Я подошел к Джули и взял ее за руку, но она грубо вырвалась.

— Но, Джули...

— Убирайся, Фрэнки!

К горлу подкатил ком, и я направился к двери.

— Прощай, Джули!

Она не ответила. Я вышел на кухню и закурил. В ее комнате заскрипела кровать, и послышался плач.

На улице еще светило солнце, но мне было не до веселья. Я даже замерз. Пошел в парк и бросился на траву. Смотрел на небо ничего невидящими глазами, а в ушах звенело: Джули! Джули! Джули!

Наверх возвращаться не хотелось. Из спортивного зала доносились крики, и я решил посмотреть, что там происходит. Но в этот миг зазвонил звонок, на обед, и я пошел в столовую. Сел за стол и склонил голову, пока брат Бернард читал молитву. У меня возникло странное ощущение, что я впервые попал сюда. Вокруг находились незнакомые безразличные лица. От белого мрамора стола веяло холодом.

Я дотронулся до него пальцами и нащупал место, где когда-то нацарапал ключом свое имя. Буквы были шершавыми, и я удивился, как мне вообще это удалось. Я поставил автограф много лет назад и сейчас даже забыл, когда именно. Есть не хотелось. Интересно, как меня встретят тетя и кузины? Тут же мелькнула мысль — а может, остаться?

Посреди обеда я попросил у брата Бернарда разрешения уйти из-за стола. Наверное, он понимал, что со мной происходит, и поэтому отпустил.

Я вышел во двор. В этом дворе я бегал, играл, стоял в колонне перед звонком на занятия. Во дворе было пусто, но внезапно я услышал голоса детей. Перед моим мысленным взором они бежали играть в мяч или перетягивать канат, оставив книги на партах. Я взглянул на колокольню церкви Святой Терезы, словно ожидая услышать звон колоколов.

Рядом показалась тень. Я опустил голову и увидел брата Бернарда.

— Растерялся, Фрэнсис? — Это было скорее заявление, чем вопрос. Я кивнул.

— Понимаю. Я много лет наблюдал за тобой, еще с тех пор, как ты был малышом. Помню твои первые шаги, смешное выражение лица, когда ты упал и попытался встать. Ты никогда не плакал, Фрэнсис. Только упрямо поджимал губы и опять вставал. Я помню, как ты болел. Я старался объяснить тебе жизнь. На моих глазах происходило чудесное превращение ребенка в красивого и сильного парня, и я гордился тобой. Я пытался быть тебе матерью и отцом — старался смягчать разочарование от жизни, помогать высоко держать голову, не падать духом в трудную минуту. Я знал тебя лучше всех, лучше самого тебя. Но существуют определенные вещи, которые я не мог тебе объяснить, которые ты должен был узнать сам.