В этот момент дверь позади Гарета отворилась, и появился сам Ротуэлл. Он выглядел весьма утомленным и, защищаясь от солнца, прикрывал рукой глаза.

– Значит, уехал, да? – спросил Ротуэлл. – Подождите! Боже правый! Он уехал в моем фаэтоне?

– Ну… да, – ответил Гарет.

– Черт побери, Гарет! – Ротуэлл, не веря своим глазам, смотрел на Гарета. – И ты позволил ему взять мой фаэтон! А я собрался в деревню. Как, черт побери, я теперь доберусь туда?

– Ты можешь пойти пешком, – предложил ему Гарет. – И в этом случае сбережем мои ворота.

– Мне очень жаль, но если вы решили ссориться с лордом Ротуэллом, то вам придется подождать, – нежно промурлыкала Антония, беря Гарета под руку. – Я первая пришла сюда, и у меня есть о чем поспорить с вами.

Фыркнув, Ротуэлл отступил назад и, покачнувшись, повернулся к дверям.

– Уступаю, мадам.

Чувствуя, что у нее внутри все сжалось, Антония пригласила Гейбриела в оранжерею и, закрыв дверь перед любопытным взглядом лорда Ротуэлла, повела свою жертву к маленькому фонтану, окруженному декоративными пальмами. У Антонии было такое ощущение, словно ее голова все еще кружится от невероятных событий, произошедших в этот день. Но теперь она мыслила совершенно ясно. В действительности так бывало всегда, когда дело касалось Гейбриела. С самого первого раза что-то внутри ее тянулось к Гарету – к его силе, его внутренней доброте.

Его густые золотистые волосы отросли и спадали вперед, на глаза, казавшиеся усталыми и крайне встревоженными.

– Забавно, правда? – заговорила она, взяв Гейбриела за руку. – Как раз в тот момент, когда золотое яйцо почти оказалось у него в руках, Осборн зарезал курицу.

– Я склонен думать, Антония, что в конечном счете мы все получаем то, что заслужили, – мягко улыбнулся ей Гейбриел.

– Но ты же не думаешь, что заслужил все это, – вскинув подбородок, тихо возразила Антония.

– Что – все, дорогая?

– Дом. – Она кивнула в сторону парадного зала. – Землю. Герцогство. На самом деле я боялась, что сегодня утром ты предложишь Осборну забрать все это и повеситься, – наполовину в шутку сказала Антония.

– О, дорогая, на короткое мгновение такая мысль пришла мне в голову, – признался Гейбриел. – Но потом я понял…

– Что, Гейбриел? – Антония осторожно положила руку на лацкан его сюртука и придвинулась ближе. – Что ты понял?

– Я понял, Антония, – улыбнувшись, с некоторой грустью заметил Гейбриел, – что мужчину, который трудится день-деньской в конторе судоходной компании в Уоппинге, никогда не будут считать вполне подходящим для… тебя человеком.

Склонив голову набок, Антония несколько секунд смотрела на него светлыми голубыми глазами.

– Кто не будет считать? Неужели в этом случае чье-то мнение, кроме моего, имеет для тебя значение? Ты должен понять, Гейбриел, что я больше не собираюсь строить свою жизнь по чужим стандартам.

– Антония, ты можешь пожалеть о своем выборе, – тихо сказал Гейбриел, глядя на их соединенные руки. – Ты же знаешь, что я желаю тебе только счастья.

– И я тоже решила, Гейбриел, что буду счастливой, – прошептала она. – Я просто безумно хочу этого. Я слишком долго была несчастной, но теперь с этим покончено. Когда мы спорили в павильоне, я уже сказала тебе: на этот раз я намерена сражаться за свое счастье.

– Ты в этом уверена?

– А как ты думаешь? Я намерена получить столько счастья, сколько смогу.