Все, чего хочет Россия, – чтобы ее оставили в покое и дали развивать свое нынешнее положение в сфере ее интересов, определяемой ее близостью к Сибири. Обладание нами Порт Артуром и Маньчжурской железной дорогой для нас жизненно важно и нисколько не затрагивает интересы какой либо другой европейской державы. В этом нет и никакой угрозы независимости Китая. Пугает сама идея крушения этой страны и возможности раздела ее между разными державами, и я считал бы это величайшим из возможных бедствий».
Осенью 1899 года, когда развернулась жестокая война Англии против буров, за овладение всей южной частью Африканского континента, царь, гостивший в то время с женой в Гессене, писал британскому монарху: «Не могу высказать Вам, как много я думаю о Вас, как Вас должна расстраивать война в Трансваале и ужасные потери, которые уже понесли Ваши войска. Дай Бог, чтобы это скоро кончилось». Николай II, конечно же, не сообщил «дражайшей бабушке», что его симпатии были целиком на стороне буров. Им же сочувствовала и любимая внучка королевы Алиса.
Зато в письме сестре Ксении от 21 октября 1899 года император писал без обиняков: «Ты знаешь, милая моя, что я не горд, но мне приятно сознание, что только в моих руках находятся средства в конец изменить ход войны в Африке. Средство это – отдать приказ по телеграфу всем Туркестанским войскам мобилизоваться и подойти к границе. Вот и все! Никакие самые сильные флоты в мире не могут помешать нам расправиться с Англией именно там, в наиболее уязвимом для нее месте. Но время для этого еще не пристало». Английская королева и не подозревала, что «милому внуку» могут прийти в голову подобные антибританские идеи. Она искренне верила, что он мягче и покладистее своего отца.
Когда Николай II писал королеве Виктории «о стремлении к длительному миру», это не было с его стороны пустой фразой. Император первые годы серьезно размышлял о путях и средствах решения двух взаимосвязанных проблем: сокращения военной угрозы и сбережения государственных ресурсов. Царь выступил с международной политической инициативой, о которой обычно мало говорили, а то и вообще умалчивали – созвать международную конференцию для обуздания гонки вооружений.
Эта идея несколько месяцев обсуждалась в дипломатическом ведомстве России, а 12 августа 1898 года представителям иностранных держав в Петербурге была вручена нота министра иностранных дел России. В ней излагалась точка зрения царского правительства на мировую гонку вооружений, признавалась ее порочность для финансового благополучия отдельных стран и констатировалась угроза мировому спокойствию. В документе говорилось: «Положить предел непрерывным вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастья – таков высший долг для всех государств. Преисполненный этим чувством, Государь Император повелел мне обратиться к правительствам государств, представители коих аккредитованы при Высочайшем дворе, с предложением о созвании конференции в видах обсуждения этой важной задачи. С Божьей помощью конференция эта могла бы стать добрым предзнаменованием для грядущего века». Россия предлагала конкретные шаги: неувеличение в течение нескольких лет личного и материального состава вооружений; установление процентного соотношения между численностью армии и численностью населения, а также между военными расходами и бюджетом каждой страны; сокращения рекрутского набора уже в 1899 году и другие.
Антимилитаристский призыв из России прозвучал тогда, когда ведущие мировые державы или уже реализовали обширные военные программы, или готовились к тому. В силу этого реакция Берлина, Лондона, Вены, Парижа, Вашингтона и Токио оказалась, мягко говоря, более чем сдержанной. Естественно, никто не мог решиться сразу отбросить подобные предложения, отвечавшие чаяниям и мечтам многих и многих. Но энтузиазма не наблюдалось. В правительственных кругах европейских стран отнеслись к призыву России критически, расценивая его как «несвоевременную акцию». |