В ночь на 28 февраля два специальных поезда – царский и для свиты – выехали из Могилева в Царское Село. Николай телеграфирует жене: «Выехали сегодня утром в пять часов. Постоянно мыслями с тобой. Погода превосходная. Ожидаем, что у тебя все хорошо. Многочисленные войска отозваны с фронта».

По мере того, как царский поезд приближался к Петрограду, новости становились все более угрожающими. Рассказывали, что Вел. кн. Кирилл вывел из казарм с развернутыми знаменами Гвардейский экипаж (многие матросы которого служили на борту яхты «Штандарт» и лично знали царскую семью) и – по-прежнему с царскими вензелями на погонах, но и с красным бантом на кителе – привел его к Таврическому дворцу присягать Думе. Как он – двоюродный брат царя, который должен был бы явить собою образец лояльности, – мог так поступить? Теперь революционеры заняли подступы к столице. На рассвете один из офицеров объявил, что путь на Царское Село перерезан двумя ротами, вооруженными пушками и пулеметами. Разбуженный Воейковым, Николай облачился в домашний халат и решил ехать через Первопрестольную. «Москва останется мне верной», – думал он.

Но на маленькой станции Дно он узнает о том, что и московский люд охвачен пожаром революции. Тогда, следуя советам своего окружения, он решил искать убежища в Пскове, в ставке командующего Северным фронтом генерала Рузского: он думал, оттуда будет проще совладать с мятежным Петроградом. Государь был столь спокоен, что по временам окружавшие его люди задавали себе вопрос, имеет ли он хоть сколько-нибудь ясное представление о положении вещей. «Я не уставал любоваться им, – скажет после генерал Дубенский. – Мы три ночи не спали, а он (преспокойно) спал, ел и даже подолгу беседовал со своим ближайшим окружением. Он превосходно владел собою. На мой взгляд, это – психологическая проблема, которая лишила бы мужества самого Льва Толстого».

Наконец 1 марта, в 8 часов, после 40 часов, проведенных в пути, царь прибывает во Псков; генерал Рузский встречает его на платформе. Последние новости: Дума провозгласила, собственной властью, создание Временного правительства с князем Львовым во главе; Гучков занял в этом правительстве пост военного министра, Милюков – пост министра иностранных дел. Чтобы придать кабинету революционную окраску, в него ввели Керенского – пламенного оратора с экстремистскими идеями. Что касается частей, отозванных с фронта с целью водворения порядка, они одна за другой переходили на сторону восставших. Что касается Николая, то он, видя, как на его столе скапливаются телеграммы от Родзянко, Алексеева, Иванова, требующие самых ясных ответов, только вздохнул: «Сперва пойдемте обедать!»

В ночь с 1-го на 2-е марта Родзянко адресует генералу Рузскому еще серию депеш, заверяя, что ненависть к династии достигла в Петрограде угрожающих масштабов и во избежание худшего царь должен срочно отречься от престола. Ну, а государь, как и прежде, бесстрастный, удалился к себе в купе и молился перед иконами.

Между тем в Ставке в Могилеве генерал Михаил Алексеев, будучи в курсе сообщений, которые Родзянко направлял генералу Рузскому, разослал всем командующим русской армией циркуляр, призывавший их присоединить свой голос к его собственному и убедить императора сложить с себя корону. По его словам, это был единственный путь к спасению независимости страны и обеспечить защиту династии. Все генералы, за исключением Эверта, тут же ответили, что считают этот акт необходимым.

На следующее утро, 2 марта, когда царь сел завтракать, Рузский представил ему отчет о своем ночном обмене мнениями с Родзянко по вопросу об отречении государя от престола.