Наступили грозные тихие дни, именно тихие, потому что на улицах был полный порядок, а каждый знал, что готовится что-то – войска ждали сигнала, а те не начинали. Чувство было, как бывает летом перед сильной грозой! Нервы у всех были натянуты до невозможности, и, конечно, такое положение не могло продолжаться долго.

По общему единодушному мнению, единственным человеком, способным усмирить сотрясавшую Россию лихорадку, мог быть только тот, кто предсказал несчастья, которые обрушатся на страну, и которому удалось добиться в общем-то вполне почетного для России мира в Портсмуте. Скрепя сердце Николай решил вновь обратиться к своему преданному подданному, чьи идеи и даже обхождение он воспринимал с перекошенным лицом. Удостоившись 9 октября 1905 года аудиенции у государя, Витте указал ему, что из создавшегося положения, по его мнению, возможны два выхода: либо установление диктатуры, которая беспощадно раздавила бы мятежи, либо дарование важнейших гражданских свобод и созыв Учредительного собрания, желаемого большинством народа. Он утверждал, что первый вариант имеет мало шансов на успех, тогда как второй спасет Россию от кровавого хаоса. Такая уверенность произвела впечатление на Николая, но царь медлил с окончательным ответом, заявив, что ему нужно еще несколько дней на размышление. Без ведома Витте он проконсультировался с императрицей, с Победоносцевым, бывшим министром юстиции графом Паленом, генералом Рихтером, государственным секретарем Будбергом и другими. Он надеялся, что клан консерваторов сможет убедить его. Группа придворных и в самом деле мечтала бы о диктатуре, вот только никого не находилось на роль диктатора. В какой-то момент жизни государь уже собрался предложить Вел. кн. Николаю Николаевичу роль военного диктатора, но с каждым часом – в гуще забастовок, прокламаций и вспышек насилия – чаша весов склонялась в пользу конституции. В том же письме августейшей родительнице он пишет:

«В течение этих ужасных дней я виделся с Витте постоянно, наши разговоры начинались утром и кончались вечером при темноте. Представлялось избрать один из двух путей: назначить энергичного военного человека и всеми силами постараться раздавить крамолу; затем была бы передышка и снова пришлось бы через несколько месяцев действовать силою; но это стоило бы потоков крови и в конце концов привело бы неминуемо к теперешнему положению, т. е. авторитет власти был бы показан, но результат оставался бы тот же самый и реформы вперед не могли осуществляться бы.

Другой путь – предоставление гражданских прав населению: свободы слова, печати, собраний и союзов и неприкосновенности личности; кроме того, обязательство проводить всякий законопроект через Госуд. думу – это в сущности и есть конституция. Витте горячо отстаивал этот путь, говоря, что хотя он и рискованный, тем не менее единственный в настоящий момент. Почти все, к кому я ни обращался с вопросом, отвечали мне так же, как Витте, и находили, что другого выхода, кроме этого, нет. Он прямо объявил, что если я хочу его назначить председателем Совета министров, то надо согласиться с его программой и не мешать ему действовать. Манифест был составлен им и Алексеем Оболенским. Мы обсуждали его два дня, и наконец, помолившись, я его подписал. Милая моя мама, сколько я перемучился до этого, ты себе представить не можешь! Я не мог телеграммою объяснить тебе все обстоятельства, приведшие меня к этому страшному решению, которое тем не менее я принял совершенно сознательно. Со всей России только об этом и кричали, и писали, и просили. Вокруг меня от многих, очень многих, я слышал то же самое, ни на кого я не мог опереться, кроме честного Трепова, – исхода другого не оставалось, как перекреститься и дать то, что все просят. Единственное утешение – это надежда, что такова воля Божья, что это тяжелое решение выведет дорогую Россию из того невыносимого хаотического состояния, в каком она находится почти год.

Хотя теперь я получаю массу самых трогательных заявлений благодарности и чувств, положение все еще очень серьезное.