Есть очень многие вещи, которые не произносятся, а только подразумеваются.
Этот полупрозрачный занавес присутствует только при разговоре равного с равным. Там, где есть неравенство, в особенности если это неравенство начальника и подчиненного, там только лесть и послушание с одной стороны и приказы с другой…
Сейчас все свидетельствовало о том, что здесь беседуют две равнозначные фигуры. Человек с животом-арбузом тоже взял одного сопровождающего – скуластого, с желтоватым цветом кожи и немигающим взглядом узких глаз. Его можно было бы принять за чужака еще с большим основанием, чем Рублева. Но сам Комбат не спешил с выводами – он уже обратил внимание, что среди местных нет какого-то одного преобладающего типа. Встречаются и смуглые и светлокожие, и скуластые и толстогубые…
Телохранитель пристально смотрел на Комбата с расстояния трех шагов. Конечно же, он тоже при оружии. Где и когда научился с ним обращаться? По возрасту в Советской Армии явно не мог служить. Хотя на просторах бывшего Союза давно уже ходят тысячи тех, кто нахватался опыта в местных конфликтах, стычках, разборках, прошел инструктаж у разного рода спецов.
Тем временем застучал движок, и катер отвалил от берега. Пол и переборки теперь мелко дрожали, растревоженная вода бурно пенилась за бортом. Даже в этом многослойном шуме, отлакированном еще ритмичной музыкой, Комбат разобрал осторожные шаги сверху, над головой. Резко вскидывать голову он не стал, чтобы не подать виду. Но шаги ему не понравились. Осторожные, бережные – человек как будто держал на голове стеклянные шары, поставленные один на другой и еле передвигал ноги, боясь нарушить шаткое равновесие.
Как поднять голову, чтобы осмотреть потолок? Комбат медленно достал из нагрудного кармана пачку сигарет. Зажигалка была в другом кармане, брючном – если он туда полезет, это может послужить сигналом. Тут неожиданно шевельнулся желтолицый телохранитель – он решил не дать Комбату воспользоваться удобным предлогом. Чиркнув собственной зажигалкой, чуть привстал и вытянул руку вперед. Криво ухмыльнулся, чтобы не быть заподозренным в излишней вежливости.
Поблагодарив кивком, Рублев глубоко затянулся, запрокинув голову, как часто делают заядлые курильщики, когда отказываются дальше терпеть вынужденный перерыв. С наслаждением выпустил дым в потолок и снова опустил взгляд.
За эти мгновения он увидел достаточно, чтобы его подозрения подтвердились. Примерно в середине потолка находилось с полтора десятка мелких отверстий, образующих круг, примерно как в насадке для душа. Целям вентиляции они не служили – слишком мелкие. Зато можно кое-что разглядеть внизу, если низко нагнуть голову.
Шаин-мюэллим оглянулся с недовольным видом. Посчитал, что русский, которому он оказал доверие, не вовремя вспомнил о куреве. Комбат еще раз выпустил дым – теперь через ноздри – дым поднимался к потолку, но нельзя было поручиться, что он не ухудшит видимость.
Давно не приходилось так напрягать слух. Голова превратилась в огромное устройство, отфильтровывающее все громкие звуки и выделяющее только самые тихие. Да еще нужно вовремя их осмыслить. Хорошо, что он не понимает разговора. От речи, звучащей рядом, отвлечься труднее всего.
Впрочем, присмотреться к человеку с животом-арбузом полезно. Нервы у него не выдерживают, с минуты на минуту он ждет решающего события и черты лица отвердели, окаменели от напряжения. Почти искренняя любезность теперь кажется маской, натянутой на голову, как чулок.
Медлить дольше смертельно опасно. Комбат бросил свое тело на пол, одновременно выхватывая “ТТ” и толкая “мюэллима”, чтобы тот не замедлил с реакцией. Два выстрела в потолок – глухой стук падения отозвался почти сразу, и из дырочек “душа” потекли красные капли.
К середине дня Ворону одолели подозрения, что деньги фальшивые. |