— Измайлов, тебе помочь? — спроси Сырыч, с трудом остановив на мне взгляд.

— Девочке, пожалуйста. А этих не трогайте пока. И за мной не ходите больше, ладно?

Я хотел добавить, что не могу смотреть во все стороны и одновременно защищать себя и немощных помощников, которые решат вдруг вынырнуть из-за спины в самый ненужный момент. Но такие вещи говорить нельзя. Вместо толку обида будет.

Я кивнул и пошел на первый этаж.

След вел четко к Дилькиному классу, где продленка сидела. И Дилькин, и секретарши Луизы. Дверь была заперта, за дверью сидели люди — тихо и почти не шевелясь, но я чуял, хотя и не мог разобрать подробности.

— Dilä, — позвал я. — Ni xällär?

И сообразил, что Дилька с ее-то татарским, да еще на испуге, может и не понять.

— Min äybät, abıyem, sin… — ответила Дилька громко и очень спокойно, но ее оборвал вопль:

— Kit monnan!

Голос был визгливым и почти незнакомым. А я все равно понял, что это Луиза. И разозлился. Она же Дильку напугает сейчас. Сколько можно-то. Но если орет, то и разговаривать может. Значит, можно и поговорить для разнообразия.

— Nail bu, Diläneñ abıye, işekne açığız, zinhar… — начал я.

— Kit! Уйди! Нельзя входить, мы запрещаем!

Вопль взвился совсем уж заполошно и сорвался в надсадный визг, а потом тоненькое «А-а-а». И я сообразил наконец, на кого похож, когда вот так вот прошу открыть дверь и пустить.

Я дернул ручку. Дверь даже не шелохнулась. Она открывалась наружу, а косяк был прочный. Фиг выбьешь.

Я громко сказал:

— Dilä, min xäzer keräm, tuqta äle.

Луиза заголосила, кто-то еще заплакал — не Дилька, — но я уже не слушал. Я вошел в соседний класс — пустой, как почти вся школа, — распахнул окно, перескочил с карниза на карниз — первый этаж, не страшно, да хоть бы и десятый был, — всмотрелся сквозь стекло, махнул рукой, чтобы не подходили, и дал ногой по фрамуге. Она распахнулась с грохотом и звяканьем, стекла треснули, но не вылетели.

Я соскочил в класс, охнув — пятками словно на колья наделся, аж до легких, — махнул рукой кудлатому пацану, который грозно растопырился возле двери, держа пластмассовую указку как штык, и повернулся к женской, так сказать, половине. Татьяны Валерьевны в классе не было. Луиза сидела на последней парте правого ряда, обнимая за плечи двух мелких девчонок, уткнувшихся ей в грудь. Дилька забилась в угол за их спинами и смотрела на меня. Остальные не смотрели, но косились. Как на вырвавшегося пса. Тварей поопасней тощего измордованного восьмиклассника здесь, типа, не было.

— Диль, — сказал я и шагнул в их сторону.

Дилька вытянулась, девчонки зажмурились и тихо заныли, горбясь все сильнее, под парту. Луиза тоже сгорбилась, иссекая меня лютым взглядом. А пацан, что-то невнятно вопя, кинулся и воткнул мне указку в бок. Ну, не воткнул, я увернулся, указка уперлась в пиджак, изогнулась и глухо лопнула. Я поймал ладонью голову пацана, который пытался достать ме ня кулаками и ногами, и сказал:

— Брэк. Хорош, говорю.

Пацан все буянил, поэтому я убрал руку, дождался, пока он налетит на парту, и объяснил:

— Мужик, я хороший. Не на того напал, говорю. Пацан тут же развернулся, сжав кулаки и недоверчиво разглядывая меня.

— Слушай, меня не за что бить, — сказал я. — Я просто за сестрой пришел, нас бабушка ждет, понял?

Пацан грозно повел кулаками и что-то стал спрашивать, бурно и невнятно. Я понял только «А тогда чего ты», повторенное раза три на все лады, махнул рукой и спросил, повысив голос:

— Диль, ты в порядке?

Она кивнула, не двигаясь с места.