Она окунула кончики факелов в банку с маслом.

Фьоре заметила смущение подруги, но не поняла, чем оно вызвано.

— П… п… пойдем, мы т… т… теряем время, — подал голос Додо, уже приготовивший свои Дивампы.

Когда они покинули лабораторию и шли через зал, мэр все еще спал мертвецким сном.

— Счастливый человек! Храпит, и всё ему до лампочки, — засмеялась Нина, освещая факелом пухлую физиономию Людовико Сестьери.

Кто, по-видимому, совсем не собирался спать, так это Безе. Несмотря на поздний час, русская няня, у ног которой устроились пес и кот, у входной двери оживленно болтала с Карло Бернотти.

— Что вы намерены делать с этими факелами? — ужаснулся садовник, увидев шесть больших пылающий факелов.

— У нас перед калиткой очень темно, — коротко отозвалась Нина.

Люба собиралась сказать что-то, но Фьоре осадила ее тяжелым взглядом, и та осталась стоять с открытым ртом. Вспомнив просьбу Нины не задавать лишних вопросов, Люба решила положиться на судьбу и, шаркая тапками, удалилась на кухню. За ней поплелся садовник, ворча, как кастрюля с кипящей фасолью. А кот и пес последовали за ребятами и сели на крыльце, наблюдая, как те устанавливают Дивампы перед само калиткой. Пока что ни на противоположном берегу канала, ни на железном мостике через него никого не было видно.

— Они очень скоро будут здесь, я чувствую, — прошептала Нина, глядя на свою правую ладонь: звезда заполнила ее целиком и была черной-черной.

Вдруг, нарушая ночную тишину, в небе послышался свистящий шорох. Ребята вскинули головы и увидели, как над самой калиткой повисли два серых облака, фиолетовый свет залил фасад виллы. Облака рассеялись, и в ночном небе материализовались Джакопо и Ливио, в развевающихся плащах и с надвинутыми на глаза капюшонами.

— Вон они! — закричала Фьоре, вцепляясь в рукав Додо.

— М… м… мы забыли Т… Т… Талдомы! — задрожал мальчик.

Нина почувствовала, как леденеет ее кровь: без золотых жезлов они были беззащитны.

Первым спустился, почти касаясь ногами ступенек моста, Джакопо.

— Пришел момент нашего реванша. Вам не выйти отсюда живыми. А мы, наоборот, войдем и разнесем виллу по камешкам, пока не доберемся до ваших тайных лабораторий, — закаркал он, как ворон.

Красавчик залился свирепым лаем, а Платон, выпустив когти, выгнул спину, готовый к нападению.

— Давайте, давайте входите… Так мы вас и испугались, — засмеялась Нина в лицо Джакопо.

Она изо всех сил старалась быть отважной, чтобы не оставить в своей душе места страху.

Злой старый призрак с гнусной усмешкой подлетел к калитке, но едва он попытался преодолеть невидимую линию над ней, как Дивампы одновременно вспыхнули, и шесть языков пламени, слившись воедино, образовали серебристый огненный барьер, окружавший весь сад по периметру. Проникнуть сквозь эту обжигающую изгородь, не заплатив жизнью, не могло бы ни одно существо.

Джакопо, казалось, не испугался огня. Самонадеянно решив, что преодолеет пылающую границу, ничем не рискуя, он издал боевой клич и ринулся вперед. Но мощное алхимическое пламя Масла Освобождающего поймало призрака в огненную ловушку, и его плащ вспыхнул, как солома. Пронзительный вопль взлетел к небу, затянутому тучами и дымом. Пепел посыпался на листья деревьев. Еще мгновение, и от Джакопо Борио осталась только горстка золы.

Додо и Фьоре отвернулись, не желая наблюдать за трагическим концом ненавистного карконианского призрака. А объятые ужасом Красавчик и Платон шмыгнули в при открытую дверь виллы.

Ливио остолбенел при виде ужасного зрелища, а потом начал кружиться в растекающимся, как чернила, дыме, зовя:

— Отец!.