Если бы он знал причины...

Транспорт приземлился точно по расписанию. Сбегать в порту я не хотел. В подобных местах опознать меня могли наверняка. Нужно было подготовиться и подумать.

На Земле была ранняя осень. Вдалеке желтели деревья, окружавшие космопорт.

Воздух был прохладным и свежим! Как я все-таки любил эту планету!

Нас поджидал санитарный аэролёт. Через пятнадцать минут после вылета из порта Вамопы мы ужи приземлялись на аэролётной площадке центрального госпиталя. С воздуха я обратил внимание на высоченный забор, окружавший территорию. Скорее всего, здесь на самом деле занимались запущенными случаями.

Когда длинной асфальтированной дорожкой мимо нескольких корпусов мы шли к административному, я видел в отсвечивающих окнах бледные лица, прильнувшие к ним. На территории стояла мрачная тишина и не видно было ни души.

- Больных не выпускают, - пояснил доктор. - Существуют специальные часы, отведенные для прогулок.

Из добренького и словоохотливого, каким он показался в транспорте, доктор на глазах превращался в сухого и делового.

Я понял, из этого места нужно сматываться как можно скорей.

В стороне виднелись серые приземистые бараки, обнесенные невысоким зеленым штакетником. Земля перед ними была изрыта, будто ее вскопали мотыгами.

- Что это? - спросил я.

- Подсобное хозяйство, - недовольно ответил доктор. - Вы задаете столько вопросов, что я едва успеваю отвечать...

Мы прилетели поздно, главный врач уже уехал, и меня поместили в палату для временных больных.

Это была небольшая комната с мягкими стенами и полом. Мебели в ней почти не было: удобный диван, стол и стул. Все это оказалось привинченным к полу.

К появлению здесь пациентов подготовились солидно. И это палата для временных!

Что же тогда творится у постоянных? И кто они такие, эти постоянные?..

Едва дождавшись вечера, я подошел к окну, внимательно посмотрел, нет ли кого поблизости, и изо всех сил ударил рукой по стеклу. Оно не поддалось. Ударил еще раз. Стало больно руке... Они обхитрили меня!

Дверь в палату была закрыта, но на ней виднелись какие-то кнопки. Я нажал все разом. Что-то взвыло, зажегся верхний свет, полилась из раковины вода, загорелся экран видео, вставленный в стену, затрезвонил за дверью звонок...

Прислушался, грохнул кулаком по кнопкам еще. В коридоре послышались торопливые шаги. Упал перед дверью, несколько раз дернулся, будто в конвульсиях. У одного из пилотов-разведчиков из прежней больницы случались подобные припадки, и я знал, как они выглядят.

Дверь открылась, человек в белом халате несколько мгновений смотрел, как я катаюсь по полу, потом ринулся назад, должно быть, за подмогой.

Я не стал медлить, вскочил и ринулся в коридор, по нему в противоположную сторону, к лестнице, по которой поднимался сегодня. К счастью, наружные двери не были заперты, и я выскочил на улицу. Теперь нужно незамеченным добраться до аэролётной площадки. Я нырнул в низкие кусты и под их прикрытием, сгорбившись, побежал в ее сторону. На втором этаже корпуса, где я только что был, загорелся яркий свет и затренькал злой колокольчик. Нужно торопиться!

Но я не успел. На площадке у двух санитарных аэролётов уже стояли люди и беспокойно огладывались по сторонам. Мощные светильники позволяли отчетливо видеть, как они крутили головами, прислушиваясь к темноте. Уличные фонари, едва мерцавшие, стали разгораться, я понял, что скоро стану виден как на ладони.

Казалось, спасения нет. Вдруг зашелестело и ласковый женский голос негромко заворковал где-то рядом: "Харольд Лемке, вернитесь, вам не сделают ничего плохого". Голос увещевал меня, интонации его были мягкими, дружескими. Я упал на землю, стиснул голову руками и заплакал.