Несмотря на свои двадцать три года, Валерия Анатольевна была разборчивой особой. Об этом свидетельствовал ее гардероб - простые вещи очень недешевых европейских фирм. Проблем с наличностью у девушки, судя по всему, не было.

Любопытно, что бандероль на пачке сторублевок, обнаруженной в саквояже тончайшей желтой кожи, в точности совпадала с таковой же, находившейся в кармане Усольцева: "12 июля .... года. Октябрьский Промстройбанк. Кассир Иванова И.И."

Немного дорогих украшений - строгих, безукоризненно подобранных. И бумаги - множество заметок самого различного содержания на клочках, блокноты и стандартные листы для машинописи, испещренные рваными абзацами, фразами, отдельными словами, а чаще именами, схемами, значками, малопонятными символами.

Майор и не рассчитывал, что все это мгновенно прояснит ситуацию. Бумаги он из своих рук выпускать не собирался, и внимательное чтение еще только предстояло. Что ж, профессия журналиста - не из самых безопасных. Конечно, девушка молода и красива, и все, что случилось, может и не иметь отношения к журналистским делам. Убийство из ревности? Смешно! За годы работы он убедился, что мотивы, как правило, одни и те же. Почти всегда это деньги, реже - страх, и только один раз - месть, после невероятной дозы водки. И если любовницу убивают, то чаще всего тогда, когда она стала препятствием на пути к деньгам или карьере.

На ограбление все это и вовсе не походило. Ценности остались на месте, да и кто бы рискнул грабить, предъявив перед тем служебное удостоверение вахтеру?

Четыре этажа, на каждом - три квартиры, всего двенадцать. Не такое уж широкое поле для розыска. Квартира этажом ниже - пуста, хозяева укатили на отдых. Она на сигнализации, и на пульт уже неделю не поступает никаких сигналов.

Квартира напротив. Выпученный панорамный глазок. Из-под него, как лапки клеща, торчат короткие металлические усики. Строкачу всегда казалось, что в такой глазок обязательно кто-то следит за ним, и он не ошибся.

Дверь отворилась почти сразу. В проеме стояла седая, коротконогая грузная старуха. Коротко остриженные волосы кисточками торчали над ушами, что вкупе с крючковатым носом довершало сходство с разбуженной среди дня совой. Желтые, пронзительные глаза помаргивали, а рот оставался приоткрытым, словно "сове" не хватало воздуха.

В комнате визгливым лаем заливалась собачонка. Впрочем, "сова" была опрятна, одета не без элегантности, разве что чуть старомодно. Помедлив, она с достоинством сказала низким густым голосом:

- Заходите, прошу вас, - посторонившись, она сделала приглашающий жест. Строкач шагнул в прихожую, слегка зацепив плечом высокую резную тумбочку, покрытую накрахмаленной кружевной салфеткой.

- Не боитесь впускать чужих в дом? - майор почему-то сразу почувствовал расположение к пожилой даме. Было в ней что-то... Он поискал слово, но не нашел.

- А к вам это не имеет отношения. Я ведь жизнь прожила, много чего повидала. Да и чего мне бояться? Сокровищ не накопили, а мебель, - она обвела жестом старинные многопудовые кресла, - кому это может понадобиться?

Она выжидательно умолкла, искоса поглядывая на майора. Строкач кое-что уже знал о ней и о ее сыне.

- Так или иначе, Мария Сигизмундовна, я хотел бы представиться...

- Бог с вами! - старая дама отмахнулась. - У вас же все на лице написано. Как минимум, капитан - ведь верно?

- Майор. Майор Строкач Павел Михайлович, с вашего позволения.

Строкач обежал взглядом большую комнату, заставленную резной мебелью черного дерева. В углах помещались высокие, едва не по плечо, вазы голубого фарфора, между ними - инкрустированный перламутром ломберный столик на гнутых ножках.