Тем не менее нашим авантюристам удалось скрытно вернуться в город и сделать вид, будто ничего не произошло, а сами они мирно почивали под гостеприимным кровом постоялого двора «Горный Орел».

Стража вломилась в гостиницу, обыскала конюшни и наши комнаты. Не смотря на полное отсутствие доказательств причастности к событиям в Астере нас всех арестовали.

Меня и Джига почему-то отпустили на рассвете — или дознаватели поняли, что с нас нечего взять (мы оба упорно изображали возмущенных произволом чужеземцев и требовали встречи с аквилонским посланником), или в дело вмешался мой покровитель-фатарен — тот самый, с которым я говорил в Тарантии. В действительности он являлся герцогом Ибеленом — представителем древнего коринфийского рода, имеющего права на корону. Если, конечно, Коринфия избавится от протектората Трона Дракона, к чему и стремилось «политическое» крыло секты, не желавшее иметь ничего общего с колдунами «Черного Солнца» или идеями пророка Мэниха — таковые использовались лишь как инструмент воздействия на умы простецов.

Я и Джигг вернулись на постоялый двор, посчитав, что остальных тоже вскоре выпустят. Но прошло более суток, а граф Кертис, Гвайнард и Валент Мессантийский доселе томились в узилище…

* * *

К моменту возвращения Джига из дознавательной управы я успел одеться и спуститься во двор «Горного орла» украшенный плюющем, кустами роз и фонтанчиком с местной целебной водой, каковую приезжавшие в Арелату болезненные дворяне поглощали ведрами — вроде бы она исцеляла от многочисленных желудочных скорбей. Прочие гости «Орла» поглядывали на меня косо — все знали о том, что сопровождающие барона Лингена (это мое фальшивое имя) месьоры задержаны и отправлены в тюрьму. Не иначе, меня принимают за контрабандиста, торговца лотосом или предводителя разбойничьей шайки.

Не обращая внимания на заинтересованно-опасливые взгляды пожилых дам и пухлых месьоров с дворянскими цепями я вежливо раскланялся, опустился в плетеное из тонкой лозы кресло и постарался сделать вид, что читаю — прихватил с собой из комнат скучнейший философский трактат, пространно повествующий «о пользе добра».

— Господин барон? — вкрадчиво сказал Джигг, появившись, как всегда, неожиданно и неслышно.

— Ну, наконец-то! — простонал я. — Что узнали?

— К моему вящему унынию, ничего, господин барон. Власти продолжают безосновательно упорствовать в обвинении.

В переводе с джигговского языка на обыкновенный это означало, что разудалую троицу борцов с чудовищами и черной магией держат в темнице без всяких доказательств. Конечно — откуда им взяться, этим доказательствам? С помощью каттаканов Кертис и Гвай мастерски замели следы, не подкопаешься при всем желании!

— Вы их видели, Джигг?

— Только месьора Гвайнарда. Он выглядит бодро. Надеюсь, господин барон не сочтет излишним своеволием с моей стороны то, что я позволил себе купить на рынке немного фруктов для неправедно заточенных?

— Джигг, умоляю, выражайтесь проще — мы же не на церемониальном приеме!

— Как будет угодно господину барону.

— Что еще?

— Насколько я понял, сейчас чиновники из управы дознания проверяют наши подорожные и дворянские грамоты, пытаясь отыскать противоречия или ошибки.

— Пускай проверяют, — отмахнулся я. — Все бумаги настоящие, с подлинными печатями. В Латеране сидят отнюдь не глупцы, Джигг.

— Я согласен с этим мнением, господин барон. Однако…

Камердинер выкроил на своем породистом лице скорбновато-почтительное выражение.