Как только Кира вошла в кабинет, она объявила:

— Несомненно, у Зинаиды была психическая травма, и случилось это лет в шестнадцать-семнадцать.

— Почему вы так решили?

— Долго рассказывать, милая. Считайте, что это профессиональный секрет.

Кира растерялась. Ей казалось, что простого заключения в данном случае явно недостаточно.

Ляля Исааковна почувствовала Кирино разочарование.

— Среди представленных мне для анализа материалов были свидетельства, достойные доверия. Я — как и вы, догадываюсь, — человек с развитым критическим мышлением, но… Можно не верить этим девиантам — поэтам и поэтессам начала века, — однако я вполне доверяю, например, Павлу Флоренскому. Его сестра Ольга дружила с Мережковскими и некоторое время даже жила у них. Вот что писал отец Павел.

Ляля Исааковна нацепила на тонкий крючковатый нос очки и, покрутив колесиком мышки, прочла: «Я хорошо знаю, что бывают такие люди, которые, боясь неестественности, надевают маску ее — такую неестественность, которая не искажает подлинную природу личности, а просто скрывает ее».

Сняв очки, Ляля взглянула на посетительницу с застенчивой улыбкой, так не идущей к ее строгому лицу.

— Вполне грамотное заключение для священника, знаете ли. Своего рода ключ к натуре Зинаиды Николаевны. Конечно, он не мог знать, где истоки этой скрытности, потребности играть роль, а себя настоящую прятать под маской. Как там ее называли: ломающейся декадентской дивой с лорнеткой?

Профессор еще раз взглянула на Киру и откинулась в кресле.

— Поверьте, подробности тут излишни. Все признаки налицо. У меня было достаточно материала, к тому же диагноз не такой уж редкий. Нужно было лишь определить, в каком именно возрасте произошел слом и что стало триггером. Утомлять терминологией не буду, но Гиппиус в юном возрасте столкнулась с чем-то ужасающим, что оказало на ее неокрепшую психику сильное влияние.

— Это могло быть убийство?

— Разумеется. Причем оно имело сексуальный характер или подтекст, связанный с насилием над женщиной.

— Что это значит?

— Даже ес