За столом сидели двое, но они представлялись как туман. Часть комнаты напротив меня скрывалась во мраке. Виднелись столики с кнопками и большой экран, как телевизор.
За столом я был озадачен мыслью, как помешать двоим стереть из моей памяти беседу. И мне пришло в голову использовать наш обычай. И я им сказал, что у нас принято такие важные встречи обмывать, то есть отмечать выпивкой. Они поддержали мое предложение и принесли стакан (или стаканы?) с напитком, на вид похожим на лимонад, но солоноватым на вкус. При этом, ставя стакан, я заметил, что стол почти круглой формы и края его чуть поднимаются вверх, как часть сферы большого радиуса выпуклостью вниз. Это я заметил потому, что, поставив стакан, увидел, что он наклонен. Стакан представлял собой подобие крупной мензурки, был уже и выше нашего, но тоже прозрачный.
Я обратил их внимание на то, что в таких случаях мы пьем покрепче. Они заинтересовались, что мы пьем, попросили каким-нибудь способом объяснить вид этого питья. Я попросил у них карандаш и бумагу. Они ответили, чтобы я писал на стене. Немного удивившись, я стал водить пальцем по стене, и на ней отчетливо оставались следы, как на запотевшем стекле или как на черном бархате. Я нарисовал им обычную и структурную формулы спирта. Один из них ответил: „Сейчас мы это сделаем“ — и скрылся в сумраке. Появился со стаканом в руке и дал мне. Я им сказал: „Как же так, такая развитая цивилизация, а таким средством не пользуетесь“. Один из них ответил: „Может быть, если бы мы этим пользовались, то не были бы такой развитой цивилизацией“. Я почувствовал в этом шутку.
Я задал вопрос, почему они с таким уровнем науки и техники не помогут землянам в борьбе со злом. „С каким злом?“ — спросили они. Я ответил: „С нищетой, с фашизмом, с богатыми и так далее“. Они ответили, что если помогут бедным, то через некоторое время по той же причине они должны будут помогать богатым. И так трудно будет, в конечном итоге, разобраться, кому же помогать. Придется или уничтожать всех, или всех оставлять. Лучше пусть жизнь идет на земле своим чередом, и вмешиваться они не думают. Они просто за нами наблюдают.
В какой-то момент из мрака появилась невысокая женщина. Красивая, худощавая, почти плоская. Вытянутое лицо. На голове шапочка, как у пловцов, платье темное, вроде синее. (Кстати, никаких цветных вещей не было в помещении, все выглядело однотонным.) На ушах (в верхней части ушных раковин) прикреплены металлические украшения с кисточками, направленными вверх. У меня мелькнула мысль заиметь такую вещичку в качестве вещественного доказательства, что все было наяву, а не казалось приснившимся. Женщина села рядом со мной почти вплотную. Бюст у нее был не двойной, как у наших женщин, а тройной, одна грудь была еще посередине. Оказавшись вблизи нее, я посмотрел внимательнее и увидел в прорези платья грудь необычного вида, и у меня мелькнула мысль, что они размножаются почкованием, отрезая кусочки от груди. Снаружи каждая грудь была покрыта конусообразной металлической формочкой. Пытаясь реализовать свое намерение заиметь вещественное доказательство, я спросил, что это такое на ее ушах. Женщина ответила, что это гравитационные серьги, они оттягивают уши вверх. Уши действительно казались вытянутыми вверх. Я протянул руку и тронул одну из серег, но женщина поднялась и, как будто обидевшись, скрылась в сумраке».
Игривое, квазиэйфорическое настроение М. В., явно инициированное извне, помешало дальнейшему развитию контакта.
Полная или частичная блокада памяти. Продолжим историю, приключившуюся с М. В. При этом я привожу его рассказ без каких-либо комментариев. Пока.
«Мне показалось, что беседа длилась часа три. Говорили много, но рассказываю только то, что помню. Ведь в конце беседы один из них сказал: „Теперь сотрем все, о чем говорили“ — и подошел к пультам. Далее мне показалось, что он нажимал на кнопки, недовольно отдергивал руку, нажимал снова и опять отдергивал. |