Тот факт, что в Кронштадте не было затоплено ни одно вражеское судно, означал для Иммануила не только профессиональное, но и финансовое поражение. По контракту все потопленные корабли, а также те, что капитулировали в связи с минной опасностью, должны были перейти к нему (вместе с грузом). Он имел право продать их российскому государству или сбыть за границу. (В контракте от 20 января 1855 года на дополнительные 1160 мин для обороны Або и Суоменлинны этот пункт был исключен.)
Как отмечал русский морской инженер, генерал-адъютант Александр Берх, нобелевская минная система не представляла собой эффективный способ обороны. Преимущество мины заключалось «в нравственном действии на неприятеля», то есть в эффекте устрашения. Критика Берха недостаточной взрывной мощности подтверждается и в отчете британского вице-адмирала Чарльза Нейпира. В своей книге The History of the Baltic Campaign of 1854 (Лондон, 1857) вице-адмирал хвалил конструкцию мин Нобеля, которая «тщательно держалась в секрете, начиная со времени его первых контактов с Россией». Для британцев такое оружие стало полной неожиданностью. Пороховой заряд в минах, которые удалось поднять на поверхность, был всего четыре килограмма, но заключение Нейпира было однозначным: «При бóльших зарядах пороха не подлежит сомнению, что эта машина окажется обладающей достаточной разрушительной силой, и в случае, когда корабль в контакт с ней вступит <…> вероятно будет ожидать гибель корабля». (Недостаточно мощный для взрыва корабля пороховой заряд был достаточно силен, чтобы лишить контр-адмирала Майкла Сеймура глаза, когда тот по неосторожности коснулся рычага взрывателя мины.)
Помимо морских и наземных мин, Иммануил также работал над «летающими минами», прикрепленными к ракетам, которые, по его словам, должны были «оказать огромную услугу флоту». В январе 1854 года он представил российскому правительству чертеж еще одной мины, которая, попадая в каркас неприятельского корабля, опускалась ниже ватерлинии, после чего взрывалась и топила корабль. Для достижения максимального эффекта Иммануил задумал судно, которое могло двигаться под водой, приближаясь к вражескому кораблю, не попадая при этом под обстрел. Такое судно могло также использоваться для задач разведки. Предложение Иммануила было чем‑то вроде вооруженной торпедами подводной лодки. Как правительство отнеслось к предложению, неизвестно, но даже при положительной реакции в условиях войны проект вряд ли удалось бы реализовать. (О том, что Иммануил не позволял практическим соображениям мешать потоку своих идей, свидетельствует тот факт, что несколько лет спустя в письме к Роберту он выдвинул предложение транспортировать мины дрессированными тюленями, обученными откликаться на свое имя.)
Из-за блокады портов импорт техники из‑за границы прекратился. Теперь «Нобель и сыновья» получала заказы не только на мины, но и на машинное оборудование. Как уже говорилось, российский флот был сильно устаревшим, особенно в сравнении с французским и британским. В то время как корабли последних приводили в движение паровые двигатели и винты, русские военные корабли всё еще были парусными. Гребной винт был разработан параллельно англичанином Фрэнсисом Смитом и шведом Джоном Эриксоном. Первые испытания проведены на американской канонерской лодке «Принстон» в 1842 году. В ходе реализации «Плана шведской военно-морской обороны» за 1847 год паровая машина и гребной винт были приняты в качестве корабельного двигателя, и уже в следующем году был построен один из первых в мире паровой корвет «Евле». Первыми крупномасштабными военными кораблями с гребным винтом были французский линейный корабль «Наполеон» (1850), оснащенный девятью десятками пушек, и английский линкор «Агамемнон» (1852), символически вооруженный девяносто одной.
В свете международного развития в военно-морской области российскому правительству стало ясно, что флот страны нуждается в модернизации. |