— Неужели? — спрашивает Рейнольдс.

Вонни уверена, что он ждал этого дня. После стольких лет он продолжает считать свой первый брак петлей на шее.

— Как бы то ни было, — говорит Рейнольдс, — давай разберемся с твоим делом, пока Уинн не вернулся.

Вонни отставляет кофе. Уинн толком не знает, кто она такая. Он видел ее в лучшем случае четыре или пять раз. Однажды, когда Уинну было пять или шесть лет, Вонни назвала при нем отца папой. Уинн дернул головой, насторожился. Вонни поняла: брат не в курсе, что его отец женат вторым браком. Иногда она гадает, узнал ли он правду или продолжает считать ее тетей или дальней родственницей. Но Вонни понимает, чего добивается Рейнольдс. Он стер из памяти свой неудачный первый брак, а значит, стер и Вонни. Естественная эволюция отрицания. И все же порой у нее кровь стынет в жилах, когда отец защищает от нее Уинна. Теперь она чувствует себя не столько попрошайкой, сколько вором. До того как она вышла замуж, Рейнольдс и Гейл пригласили ее на ужин. Перед самым десертом Вонни заметила на пальце у Гейл рубиновое кольцо, которое бабушка всегда обещала ей. Вонни извинилась, вышла в туалет, где ее и стошнило. Глупо, конечно; Вонни терпеть не может украшения, они ее только стесняют; и все же она до сих пор мечтает о том кольце. Она втайне надеется, что кольцо, купленное бабушкой в Индии, вымочено в кислоте, медленно разъедающей плоть хозяина, или несет проклятие, которое лишает хозяина языка.

Но пока что Гейл трещит без умолку. Вонни слышит ее голос в коридоре. И тихий голосок мальчика Уинн. Рейнольдс начинает терять терпение. Но дело не только в этом. Похоже, он боится Вонни.

— Что тебе нужно? — спрашивает он.

— Денег, — отвечает Вонни, почему-то возбужденная своей грубой прямотой.

— Ни за что, — наотрез отказывает Рейнольдс.

Забавно. Он даже ни на секунду не задумался.

— Сказать тебе, зачем мне деньги? — вежливо спрашивает Вонни.

«Сказать тебе, как однажды утром в твоего внука воткнули тридцать две иголки? Сказать тебе, что если я когда-нибудь буду так холодна со своим ребенком, то пусть меня застрелят в сердце?»

— Нет, мне неинтересно, — отвечает Рейнольдс.

На письменном столе отца лежит латунный нож для разрезания писем. Вонни завороженно глядит на его холодное острое лезвие.

— Думай что хочешь, — продолжает Рейнольдс, — но я тебе ничего не должен.

Саймон, наверное, только что проснулся после дневного сна. Вонни не знает, заплачет ли он, поняв, что мамы нет рядом. Неужели ребенком она клала голову на отцовскую подушку, как Саймон, когда приходит к ней под бок? Неужели отец держал ее за руку при переходе через улицу? Вонни не в силах поверить, что для Саймона она то же, что и Рейнольдс для нее. Тождество тут невозможно, и все дело в проклятых деньгах.

— Мне нужно пять тысяч долларов, — говорит Вонни.

— Заработай, — предлагает Рейнольдс.

Мать Вонни, Сюзанна, клянется, что влюбилась в Рейнольдса из-за его внешности. Это раздражает Вонни — ведь она захотела Андре по той же причине. Она влюбилась в его темные волосы и одежду: бирюзовую футболку и потертую коричневую кожаную куртку. Влюбилась в жар, которым дышала его кожа. Но это еще не все. Как ни странно, Вонни понравилось его молчание. Казалось, он действительно ее слушает. Мать рассказала, что самым привлекательным в Рейнольдсе были его честность и презрение к деньгам.

Ужасно, как глубоко люди могут ошибаться друг в друге. Еще ужаснее думать, что первоначальное суждение было верным, что можно измениться полностью, до неузнаваемости. Вонни не уверена, что мать узнает Рейнольдса, если встретит его на улице.

Гейл открывает дверь кабинета. Она замирает, увидев Вонни, но быстро приходит в себя.