– Это не люди, – мягко проговорила она. – Это чудовища. Так нельзя сказать о других расах, даже о тифлингах, которые называют себя потомками демонов, потому что они, в отличие от гоблинов, обладают свободной волей и разумом, сознанием и даже совестью. Да, у некоторых из них есть совесть! А у настоящих чистокровных гоблинов ее нет, говорю я; так говорит Миликки. Представь, что ты нашел львенка и вырастил его у себя в доме; это гораздо безопаснее, чем найти и вырастить детеныша гоблина, потому что гоблин наверняка убьет тебя, когда ему этого захочется, ради денег или просто ради удовольствия.

Дзирт почувствовал себя так, словно пол вдруг заходил ходуном. Он не сомневался в словах Кэтти-бри, и не сомневался в том, что она повторяла содержание песни Миликки. Это всегда было для дроу источником больших страданий – для дроу-отступника, который нашел в себе силы покинуть свой народ и отказаться от его жестоких обычаев. Была ли Кэтти-бри права в своей оценке? И, самое главное, была ли она права в оценке его самого?

В ушах Дзирта еще звучали ее слова: «Бремя, которое ты несешь, мешает тебе ясно мыслить». Он не хотел в это верить, хотел найти какое-нибудь логичное возражение ее доводам. Он подумал о Монтолио, своем первом наставнике в Верхнем Мире, но воспоминания о тех днях лишь подтверждали правоту Кэтти-бри и не подтверждали правоту дроу, потому что Монтолио никогда не высказывал суждений о характере гоблина или орка. Дзирт считал Монтолио Де Бруши одним из лучших людей, которых он когда-либо знал, но согласился ли бы Монтолио подписать договор ущелья Гарумна?

Позволил бы Монтолио гоблинам существовать мирно?

Дзирт даже не мог себе представить подобного.

Он жалобно посмотрел на Кэтти-бри, но эта женщина любила его слишком сильно, чтобы предложить ему легкий выход из положения. Он вынужден был выслушать ее приговор, слова, подсказанные ей Миликки, богиней, живущей в сердцах Дзирта и Кэтти-бри.

Ему хотелось верить, что Обальд руководствовался благородными намерениями. Ему хотелось верить, что орк, или гоблин, подобный Нойхейму, может подняться над уровнем своей расы, потому что если они смогли сделать это, значит, сможет и он, и наоборот: если он смог, значит, они тоже могут, или должны, измениться.

– Гоблины – это не народ, – говорила Кэтти-бри. – Это не люди, не дроу, они совершенно отличаются от любой другой расы. Ты не можешь судить о них, не можешь относиться к ним так же, как к представителям прочих рас.

– Ты права, чтоб мне провалиться! – вмешался Бренор. – Дворфы знали это много веков!

– Но все же ты подписал этот договор, – произнес Реджис, и все недовольно уставились на хафлинга, а Бренор нахмурился сильнее прочих.

Но сердитые взгляды были встречены широкой, дразнящей и ужасно заразительной улыбкой.

– Что, на сей раз у тебя кишка не тонка спорить со мной, а? – спросил Бренор.

Реджис подмигнул дворфу и ухмыльнулся:

– Давайте-ка прикончим кучку орков.

Если Бренора и разгневали предыдущие слова хафлинга, то гнев моментально испарился при этом приглашении.

– Ба-ха-ха! – взревел он и хлопнул Реджиса по спине.

– Скоро тропы станут проходимыми, и в любом случае мы сможем добраться куда нужно, – сказала Кэтти-бри. – Итак, Мифрил Халл?

– Ага, – отозвался Бренор, но при этих словах смотрел на Вульфгара. В конце концов, варвар покинул Компаньонов из Халла именно во времена Обальда – вернулся в родной дом, в тундру Долины Ледяного Ветра.

– Ага, – от души ответил Вульфгар.

– Значит, не собираешься оставаться со своими сородичами? – прямо спросил Бренор.