– Нет, – твердо ответил я. – Я верю только в одно. В удачу.

Мне действительно невероятно везло. Я поднялся по широкой, покрытой красной ковровой дорожкой лестнице на второй этаж и отыскал нужную дверь. Пары шампанского еще слегка кружили мою голову. В комнате царил полумрак, рассеиваемый только наружными фонарями. Я не сразу отыскал на стене выключатель. Точно так, должно быть, впервые вошел в этот номер Сергей Есенин полвека назад. Я мог наизусть процитировать десятки его стихов, помнил имена всех трех его жен и множество других фактов его биографии, у меня в чемодане покоился редчайший сборник писем Есенина, добытый накануне в подворотне у букинистического магазина на Литейном, и мне казалось, что сейчас я могу даже мыслить совсем, как он.

В полумраке двухкомнатный номер выглядел шикарно, но и при свете люстры его заметная обветшалость придавала ему какой-то особый исторический шарм. Окна закрывали тяжелые бордовые портьеры с золотыми кистями. Сняв шубу и пиджак, я присел за небольшой столик у окна с настольной лампой – при ее свете, возможно, Есенин писал свои последние строки… Еще один овальный стол темного дерева, окруженный четверкой стульев с гнутыми резными спинками. Обитый красным бархатом диванчик. В просторной спальне – широкая двуспальная кровать. Я осторожно (не сломать бы!) опустился на нее и качнулся, опробуя пружины. Жаль, что на таком лежбище придется проводить ночь одному. На том самом, на котором когда-то Есенин… Собственно, а спал ли он на ней вообще?

Я попытался вспомнить известные по доступным источникам факты последних дней его жизни. Психиатрическая больница. Софья Толстая. Их последнее свидание – Есенин с бутылкой в руке. Прощальные стихи кровью. До свиданья, друг мой, до свиданья… «Англетер». Или сначала стихи, а потом гостиница? И сколько времени провел он здесь?

Я еще раз обвел комнату глазами, представляя картину того дня. Вот Есенин входит в комнату и замыкает за собой дверь. Снимает пальто (шубу?) и вешает на плечики в шкаф (бросает на кровать?). Подходит к умывальнику и долго всматривается в подвешенное над ним зеркало. Черный человек. Черный, черный. Ты зачем ко мне пришел, черный человек… Потом отворачивается, достает из кармана веревку…

Нет, в этом было что-то не так. Откуда у него веревка? Купил по случаю Нового года на базаре? Этот всегда элегантный, бесшабашный франт?!

Ни в одном из мемуаров не упоминается, как именно было найдено тело Есенина. Подумав, я потянул за узел галстука и в моих руках повисло прочное и узкое полутораметровое полотно. Волоча галстук за один конец, Сергей подошел к… Черт, к чему он мог подойти?

Окно, шкаф, вертикальный стояк парового отопления… – все это было явно не то. Люстра! Я посмотрел на тяжелое бронзовое устройство, подвешенное на толстый, тоже, кажется, бронзовый крюк, встал прямо под люстрой и попытался дотянуться до нее рукой. Куда там! Высота потолка в номере, на мой взгляд, была метра под четыре, и громоздкая люстра не создала бы проблем даже для знаменитой Ульяны Семеновой, лидера латвийской сборной по баскетболу. Тогда я взял стул и, сняв туфли, повторил попытку. На этот раз, приподнявшись на носках, мне, при моих ста восьмидесяти сантиметрах, удалось кончиками пальцев дотронуться до нижнего изгиба одной из лап светильника. Есенин был сантиметров на пятнадцать ниже. А ведь галстук еще каким-то образом надо на люстре закрепить…

Я крутанул галстук, посылая его толстый конец вверх, но мягкая ткань тут же обвалилась. После нескольких безуспешных попыток я утяжелил конец галстука плотным узлом и, наконец, добился своего: синий, расцвеченный блестящими золотыми нитями галстук из Роттердама, гордость моей немногочисленной коллекции, повис на люстре.

Разбирался ли Есенин в узлах? К сожалению, история об этом умалчивает.