Она получает лечение — это абсолютно точно. Она находится в какой-то частной клинике — это можно допустить с большой долей вероятности.

Она не видела никого из своих близких. К ней запрещен допуск посетителей? Пока она находится в реанимационном отделении? Что ж, вполне возможно.

Только ответить на эти вопросы что-либо определенное Вика не могла.

Эта женщина, ее сиделка…

Она сказала про автокатастрофу. И еще она сказала, что «было плохо.

Сейчас уже все плохое позади».

Впервые с того времени, как Вика выплыла из темноты и из тумана, ее сердце кольнуло неожиданное сомнение: действительно ли все плохое позади?

* * *

Несмотря на то что боль становилась приглушеннее, туман все-таки продолжал стелиться над морем. Более того, Вика вдруг поняла, что появилось новое ощущение: она ждет этого тумана. Этот туман не просто впитывает и уносит боль, он заглушает кричащий в ее голове голос: «Что с детьми? Что сейчас с моими детьми?! Они говорят, что все в порядке. Но почему нет никого, кому бы я смогла поверить, что с ними все в порядке?»

Туман, милосердный туман растворял все вопросы, все звуки, уносил боль. И еще он дарил сны. Про маленького и счастливого краба, нашедшего себе убежище.

* * *

Была автокатастрофа. Но она выжила. Наверное, она находилась в коме или в бессознательном состоянии. Может быть, она бродила по полям, с которых не всегда возвращаются. Она не помнила всего этого. Это было не важно.

Действительно значимым являлось лишь одно. Она вернулась. И больше не было пустой сферы, по краям которой существовали бессмысленные кусочки реальности.

Туда, где поворачивался калейдоскоп и с хрустальным звоном перебирались стеклянные бусы, упали ее горячие слезы.

Климпс-климпс.

Упали горячие слезы.

Что с моими детьми?

В мире остался этот единственный вопрос. И все остальное теперь будет подчинено лишь ему. Видимо, этот вопрос всегда существовал, всегда жил за этими стеклянными климпс-климпс. Именно этот вопрос был тем единственным живым огонечком, который забрезжил на кладбище бессмысленных осколков. Именно этот вопрос не позволил ей сойти с ума за эти несколько месяцев, когда высохли слезы. Когда не стало Лехи и когда поворачивался калейдоскоп, пока в один из дождливых вечеров она не сумела справиться с управлением автомобилем.

Что-то случилось с тормозами?

Это все не имеет значения.

Пока.

Что с моими детьми?

В мире остался этот единственный вопрос. И все остальное теперь будет подчинено лишь ему. В том числе и желание знать, что сейчас с ней происходит.

Она попала в автокатастрофу. Она выздоравливает. Но происходит и что-то еще.

А потом приходил туман, и все сомнения оказывались глупыми, ненужными стекляшками, которые лучше всего взять да швырнуть в море.

Но она еще не помнила очень многих вещей. В том числе и того, что ей бы сейчас весьма и весьма понадобилось.

* * *

Ей принесли чашку горячего протертого супа. Впервые. Она лишь взглянула на него — еда не вызвала у нее никаких ощущений.

Ее левая рука от кончиков пальцев до плеча лежала в гипсе. Так же как и левая нога, поднятая на подвесе. Она не знала, в каком именно месте переломы.

У нее было внутреннее кровоизлияние, так ей сказали. По всей видимости, не все в порядке было с тазобедренными суставами. И со всей правой половиной: плечо, ключица, ребра были закованы в панцирь из гипса. Она не знала, было ли у нее сотрясение мозга, но полагала, что скорее всего это так — без подобной мелочи не обойтись.

Она хотела говорить с лечащим врачом, она не понимала многих медицинских терминов.

Разрыв внутренних органов… Это означает внутреннее кровотечение?

— Хватит задавать вопросы, — сказала ей сестра-сиделка, и Вика с удивлением уловила в ее голосе раздражение.