— Господи, — тихо, очень тихо, чтобы самой не услышать проскользнувших ноток рыдания, проговорила Вика, — я становлюсь сумасшедшей.

Но как она ни старалась, ей не удалось справиться и слезы снова покатились из ее глаз. Теперь они сделались ее частыми гостями.

Но почему кто-то должен говорить о ней среди ночи ближе к рассвету?

Ну что это за бред? И еще эти слезы… «Господи, как же я устала и как же я слаба! Я, оказывается, очень слабая, и я не могу выдержать всего этого.

Пожалуйста…

И почему? В чем моя вина? Что же я сделала, чтобы вот так… со мной?.. За что? Я ведь, оказывается, так слаба…»

И к чему?

Дети. Двое близнецов. Все, что осталось от ее мира, когда-то полного Любви. Нет, не так. Ставшее ее Миром. Ставшее смыслом ее существования. Леха и Вика.

— Леха и Вика, — проговорила она, чувствуя, что вновь проваливается в сон, — мои любимые… Я больше не отдам вас никому.

Один из голосов показался знакомым. Могло такое быть? «Не дури. Что за ненормальная история перед рассветом? Что за безумная мысль…»

Однако, вновь погрузившись в забытье и будучи не в состоянии отличить явь от сна, там, в тишине предрассветных сумерек или в глубине своих сновидений, она услышала, как медленно поворачивается ключ в замке зажигания, запускается автомобильный двигатель и как через некоторое время шум мотора стихает вдали.

Вика спала.

Ночной визитер, вне зависимости от того, был ли он во сне или в реальности, уехал.

* * *

— Это не страшно. Всего лишь частичная амнезия, и будем надеяться, что память удастся быстро восстановить, — проговорил доктор. — Главное, что наблюдается устойчивая самоидентификация, а то, что некоторые эпизоды вашей жизни выпали из памяти, — это не беда.

— Значит… Значит, у меня есть какие-то шансы? — со слабой, несколько отсутствующей улыбкой проговорила Вика.

— Не какие-то, а очень, очень большие шансы, — ободряюще пообещал врач. — Вы умница. Молодчина. Главное — покой. Не старайтесь зря прояснить некоторые моменты, если сейчас не получится. Некоторое время, пока полностью не восстановитесь, лучше не напрягать ни память, ни нервную систему. Нам сейчас надо очень беречь себя.

Доктор был сорокапятилетним мужчиной с чеховской бородкой, мягким взглядом, быстрыми и очень чистыми пальцами рук. Щеки у него вислые, но на них играл румянец. Вика была уверена, что видит его в первый раз. Доктор мягко намекнул, что это не так, но настаивать не стал.

— Я ваш лечащий врач, — весело поприветствовал он Вику, как только появился в палате. — Ну, как у нас сегодня дела?

Вика лишь минут пятнадцать назад получила свою положенную порцию обезболивающего, и сейчас спасительный туман уже подбирался к ней нежными приливами.

— Знаете, доктор, зуд… Там, под гипсом, чешется.

— Очень хорошо. Выздоравливает.

— Зуд невозможный. Очень хочется почесать. Так, знаете…

— Потерпите. После того что вам пришлось вытерпеть, это все ерунда. И косточки наши очень неплохо срастаются. Я смотрел снимки.

— Вы знаете, я ведь многое помню… но вот день аварии…

— И хорошо. Лучше таким воспоминаниям и оставаться в прошлом. Вы у меня отличница.

— А… почему меня не навещают, доктор?

Он быстро взглянул на нее:

— Лучше вас пока не беспокоить.