— В тот момент, когда Лажолет собирался выстрелить, вошел Алонсо. Я упал ничком, и пуля угодила в моего друга. Мне удалось снова добраться до револьвера, и я в свою очередь выстрелил. Никто, кроме меня, больше не встал…

— Бедная жена дона Муакила!

— Да. И как подумаю, что, возможно, Рут сейчас пишет мужу, даже не догадываясь, что его больше нет на свете, у меня разрывается сердце…

— Друг мои…

Теперь, когда мы подвели итог всем своим горестям, слов больше не осталось. Я встал.

— Мне пора, Мария.

Девушка стояла прямо передо мной. Я взял ее за руки.

— Мария… Может, у нас еще есть надежда на счастье?

— После всего, что произошло, не знаю…

— Я люблю вас, Мария… И никогда не переставал любить. Именно эта нежность помешала мне до конца уверовать, что вы могли оказаться сообщницей преступников… Подобное предположение не укладывалось в голове… Нет, это было выше моих сил… Но вы ведь обещали выйти за меня замуж, Мария, и вместе полететь в Вашингтон…

— Да. С Хуаном.

— Мы повезем его с собой.

— Мальчик так любил Севилью!

— Верно, но вспомните, как он рвался в Америку, Мария! Дорогая моя, вы еще очень молоды и не можете всю жизнь посвятить мертвому… Теперь вы совсем одна… как, впрочем, и я…

— У вас есть Рут и ее сын.

— Рут возненавидит меня, узнав, что погиб Алонсо, а не я.

— Но это же несправедливо!

— Зато очень по-человечески… Соединив наши два одиночества, Мария, быть может, мы еще узнаем хоть немного счастья? Умоляю вас, Мария дель Дульсе Номбре… не лишайте меня последней надежды!

— Я должна свыкнуться с отсутствием Хуана… Дайте мне время прийти в себя и поразмыслить… И верьте…

— Значит ли это, что в один прекрасный день я могу надеяться…

— Пока я ничего не стану вам обещать, Хосе, кроме того, что не выйду замуж за другого.

Она сама поцеловала меня на пороге дома.

Ибо на самом деле все произошло не совсем так, как я рассказал Марии и Фернандесу.

Когда Алонсо с револьвером в руке вошел и крикнул: «Брось пушку, Боб!», — Лажолет изумился:

— Чего?

— Брось пушку!

— Но… ты совсем свихнулся!

— Брось пушку!

И Лажолет отшвырнул «кольт». Я с облегчением перевел дух.

— Спасибо, Алонсо!

Бандит, не выдержав, взорвался:

— Да, тебе есть за что поблагодарить этого подонка! Он…

Алонсо выстрелил трижды подряд. Он всегда был отличным стрелком, и я знал, что Лажолета убила первая же пуля.

— Мы его все-таки прикончили, Пепе!..

Я пристально взглянул на друга.

— В чем дело, Пепе? Что-нибудь не так?

— Зачем тебе понадобилось стрелять в безоружного?

Лицо Алонсо окаменело.

— А как по-твоему, Пепе?

— Тебе не хотелось, чтобы он наболтал лишнего…

— В самом деле?

— И Перселей ты отправил на тот свет, потому что они собирались заговорить…

— Я всегда считал тебя умницей, Пепе…

— А каким образом тебе удалось войти сюда беспрепятственно? У дома ведь не зря караулят вооруженные молодчики… А не тронули они тебя только потому, что знали как своего… И еще: насчет описания Арбетнота как детектива из Ярда… Насколько я понимаю, ты и не думал звонить в Вашингтон?

— Ты умен, Хосе, и даже слишком… Очень досадно…

— Досадно?

— Да, потому что мы всегда были добрыми друзьями, потому что есть Рут и «сеньор» Хосе, а теперь я вынужден убить тебя, мой бедный Пепе…

Он и в самом деле искренне огорчился.