В Бога генерал не верил. Друзей — в результате продвижения по служебной лестнице — растерял. Некому было его утешить и разделить с ним горькие часы воспоминаний. Бывали недели, когда он крепко пил, но алкоголь облегчения не приносил, только легкость в теле.

Ребята из окружения министра, которых взорвали в Дамаске, посетили его на той, прошлой, неделе. Министр обороны был весь в крови, потому что осколок угодил ему прямо в затылок.

Следующей ночью в очередном кошмаре он опять побывал в Дамаске. Это были самые жуткие сны. Мертвецы не забывали его и навещали один за другим.

Встав утром, генерал смотрел новости и пил кофе без молока. После завтрака звонил зятю и спрашивал, как дела у внука. Он не напрашивался на сочувствие.

Теперь он должен за все заплатить. Тогда страдали другие. Настала его очередь. Пока дочь была жива, он жил вне той раковины, где скопились его воспоминания. Когда ее похоронили, створки раковины сомкнулись над ним.

Иногда он думал, что ему следует умереть. Странно, что он вообще прожил так долго. Сидит у себя дома на кухне, гуляет, смотрит телевизор, разговаривает с женой, ест, спит. Спит, правда, плохо. Рядом с людьми, которых он обрек на смерть.

Ему хотелось иногда увидеть какой-нибудь приятный сон. Раньше, засыпая, он любил представлять себе любовные сцены. В конце концов, много месяцев он вынужденно проводил без женщин. Да и от Энгельсины радости в постели было маловато. Но и любовные сцены быстро оборачивались кошмарами. Мысли соскальзывали в ту же пропасть.

Занавески он не задергивал, чтобы, проснувшись утром, сразу понять, где находится. В спальне на стене висело купленное дочкой большое зеркало, так что он не чувствовал себя одиноко. Дочка улыбалась ему с фотографии.

Генерал Калганов сам понимал, что на нем часть вины за ее убийство. Шурин отчаянно хотел стать министром. Щипачеву надоело ходить в заместителях. И Энгельсина постоянно подзуживала:

— Если брат станет министром, и ты вверх шагнешь. А то застрял на одном месте. Скоро уж на пенсию… О себе подумай. И обо мне.

Калганов знал, что Хаджи Бакр задумал убить российского министра в Дамаске. И не стал ему мешать…

Но президент Щипачева не назначил. И кое-что выплыло. Они с шурином приняли меры. Ни Осадчий, ни его люди ничего и никому не расскажут. Но где-то в цепочке произошла ошибка. Убили Лизу.

Щипачев немного нервничает, хотя ему обещали, что после курса, пройденного в спецблоке, он будет здоров как бык. Профессор Усманов тоже уговаривал Калганова лечь. Рассказывал чудеса о своей уникальной методике. Все унес с собой в могилу. Но Щипачев тревожится, как бы вся эта история не дошла до президента.

Калганову было все равно. Ему-то чего теперь бояться? Он уже наказан. И хуже этого наказания не придумаешь…

Он застрелился из наградного пистолета, подаренного ему на службе в день присвоения генеральского звания. Это было старое и надежное оружие. Генерал сам чистил и смазывал пистолет и держал его в домашнем сейфе.

МОСКВА. КРЕМЛЬ

Президент нашел время, чтобы принять Шувалова.

Лебедев сам проводил до его первой приемной.

— Проси у него, что хочешь! — посоветовал жарким шепотом. — Он тебе очень благодарен, так что все сейчас можешь получить.

— Знаешь, Валерка, — мечтательно сказал Шувалов, — я в детстве хотел быть Героем Советского Союза.

— Героем? — озадаченно повторил Лебедев.

— Да, чтобы не стоять в очереди в прачечной.

Лебедев неуверенно помотал головой:

— Знаешь, Героя трудно сделать. Особый повод нужен.