Он смущенно вертел в руках комочек плазмы, высматривая в оббивке подходящее местечко, чтобы его приткнуть. Не найдя такового, поспешно сунул комочек в карман. Потом сумел обуздать эту свою суетливость, судорожно сцепив руки, и остался сидеть с устремленным в бесконечность взглядом.

— Как чувствуешь себя, старина? — осведомился Карсбери исполненным снисходительного дружелюбия голосом.

Генеральный секретарь даже глаз не поднял.

— Что то тебя беспокоит, Фай? — доброжелательно продолжал Карсбери. — Может, немножко расстроен или чувствуешь себя не удовлетворенным из за своего… э э… перемещения — сейчас, когда пришло время?

Поскольку Генеральный секретарь по прежнему не отвечал, Карсбери перегнулся через матово серебристый полукруглый стол и самым своим обаятельным тоном потребовал:

— Давай ка, дружище, выкладывай.

Генеральный секретарь продолжал сидеть, опустив голову. Он только поднял свой холодный отсутствующий взгляд, пока не уперся им в Карсбери, и слегка вздрогнул. Казалось, тело его съежилось, и мертвенно бледные руки вцепились одна в другую неразрывной хваткой.

— Я знаю, — сказал он тихо и с большим усилием, — ты думаешь, что я сумасшедший.

Карсбери откинулся в кресле и попытался придать бровям под копной серебристых волос удивленный изгиб.

— О, не стоит изображать изумление, — продолжал Фай. Теперь он говорил более уверенно, так как первый шаг был сделан. — Ты так же хорошо знаешь значение этого слова, как и я. Даже лучше — нам ведь обоим пришлось провести исторические исследования по этой теме.

— Сумасшествие, — задумчиво повторил он, смигнув. — Существенное отклонение от нормы. Неспособность приспосабливаться ко всем правилам, лежащим в основе человеческого поведения.

— Ерунда! — сказал Карсбери, овладев собой и напуская на лицо самую теплую и неотразимую из своих улыбок. — Понятия не имею, о чем ты говоришь. Что ты немножко устал, выбит из колеи, что нервы у тебя расшатаны — это вполне понятно, принимая во внимание ту ношу, которая была на тебя возложена. Небольшой отдых восстановит твои силы, хороший долговременный отпуск подальше от всего этого. А насчет того, что ты… Ну, это просто смешно.

— Нет, — возразил Фай, пригвождая Карсбери взглядом, — ты думаешь, что я сумасшедший, и уверен, что ненормальны все мои коллеги из Всемирной службы управления. Вот почему ты замещаешь нас своими людьми, которых уже десять лет обучаешь в своем Институте политического руководства. И это после того, как с моей помощью и при моем попустительстве ты стал Всемирным управляющим.

Карсбери не нашел, что противопоставить непреложности этого заявления. Впервые за все время он улыбнулся как то неуверенно. Начал было что то говорить, но не решился продолжать и посмотрел на Фая в надежде, что тот заговорит. Но Фай снова вперил глаза в пол.

Карсбери откинулся на спинку стула и задумался. Когда он опять заговорил, его голос звучал естественней, без прежних утешительных и отеческих интонаций.

— Хорошо, Фай. Но скажи мне честно. Неужели ты и твои коллеги не почувствовали себя счастливей после того, как вас освободили от всех ваших обязанностей?

Фай угрюмо кивнул:

— Да, мы были счастливы… но… — его лицо напряглось, — понимаешь…

— Но?.. — настаивал Карсбери.

Фай тяжело сглотнул. Казалось, он был не в состоянии продолжать. Постепенно он сполз к одному из подлокотников. Длинные пальцы Фая тихонько подкрались к нему и принялись нервно разминать.

Карсбери поднялся из за стола и подошел к Фаю. Сочувственное выражение на его лице, с которого схлынул румянец смущения, было теперь вполне искренним.

— Почему бы мне действительно не рассказать тебе обо всем, Фай, — сказал он просто.