— Не заметил он, — фыркнул Квасников. — Небось сзади подкрался.

— Я даже выйти из магазина хотел! — Для убедительности Шагунов ударил себя кулаком в грудь. — И тут вдруг они про какой-то пергамент заговорили.

— Про что? — нахмурился Сашка.

— Это бумага такая, на ней моя бабушка пироги печет. — Проявил свою осведомленность Сидоров.

— Никакая это не бумага! — накинулся на него Илька. — Я потом специально в словаре Ожегова прочитал.

— Где? — Сашка начинал злиться. Он не любил, когда Шагунов при нем показывал свою повышенную осведомленность в тех вещах, в которых Квасников абсолютно не разбирался.

— Книжка есть такая. — Ильке сейчас было не до Сашкиных обид. — В ней все слова объяснены. Там написано, что «пергамент» — это специально обработанная кожа животных. И что на ней еще писать можно. И…

— Дальше, — мрачно произнес Сашка, демонстративно отворачиваясь.

— Я и говорю. — Шагунов повернулся к внимательно слушающему Сидорову. — Эти двое разговаривали о каком-то мужике. Что он, мол, был страшно богат, что умер недавно, что наследников набежала тьма, что теперь в магазинах станут интересные вещи появляться. Умерший, оказывается, был коллекционером, разные штуки интересные собирал. Тут мужик этот около прилавка всхлипывать начал, вроде как жалко покойника. Полез в карман за платком и обронил что-то, очень похожее на салфетку.

— А ты и поднял, — сокрушенно покачал головой Квасников. — Брать чужое нехорошо.

— Да погоди ты! — снова замахал на него руками Илька. — Не простая это была тряпка!

— И снесла курочка яичко, — противным голосом проблеял Сашка. — Да не простое, а золотое. Шагунчик, у тебя совсем с головой плохо?

— Это у тебя сейчас с головой будет плохо! — разозлился Илька.

Что может тощий Шагунов сделать высокому плечистому Квасникову, было непонятно.

— Досказывай давай! — прервал начинающийся спор Левка. — Долго нам еще здесь торчать?

— Я никого не держу! — отрезал Шагунов. — Это не простая тряпка! — Он потряс зажатым в кулак пергаментом. — Это живая вода!

Квасников прыснул.

— Она кого угодно оживить может! — не сдавался Илька. — Нужно слово написать и в карман положить. Тебя любая кукла слушаться будет. Как произнесешь то слово, что на пергаменте написал, — все, хоть на край света пойдет.

Илька сунул пергамент обратно в карман кукле и строго приказал:

— Крвыч! Встань на голову.

Кукла ожила, зашевелилась. В воздухе качнулись ноги в белых ботиночках. Раз, другой… На стол упала записка. Уля с грохотом свалилась на пол.

— Впечатляет, — хмыкнул Левка. — Зачем тебе летающие куклы?

— Кукла — это проба. — Илька подобрал упавшую игрушку. — Под руку просто попала. Ее мать зачем-то с работы принесла. Она же в театре работает, бутафором. Хотела, наверное, дома что-то починить. Я и взял. Не в самосвал же было пергамент засовывать.

— Да, летающий самосвал это сильно, — согласился Сидоров, разглядывая застывшую куклу.