|
К пяти часам коробка кузова была готова. До окончания работы оставалось меньше двух часов, поэтому мы старались вовсю. Большинство наших помощников были неумехами, непривыкшими к физическому труду, тем более такому тяжелому и кропотливому. Однако с каждым часом они вырастали в моих глазах. Казалось, не знали устали Корадзини и Зейгеро, а Теодор Малер, молчаливый низенький еврей, словарь которого составляли всего несколько слов: «да», «нет», «пожалуйста» «спасибо» – был неутомим, самоотвержен и ни на что не жаловался, хотя при его хилой фигуре он выносил такие нагрузки, какие, я был уверен, ему под силу. Даже сенатор, преподобный Смоллвуд и Солли Левин. старались как могли, пытаясь не подавать виду, как им трудно и как они страдают. К этому времени каждого, даже Джекстроу и меня бил озноб: наши руки и локти, соприкасавшиеся с деревянными стенками кузова, отбивали барабанную дробь. На ладонях от постоянного контакта со стылым металлом живого места не осталось: они распухли, покрылись кровоподтеками и волдырями. В рукавицы то и дело попадали куски и осколки льда, да так и оставались там, не тая.
Укрепив четыре откидные койки, мы вставляли в круглое отверстие, проделанное в крыше, трубу камелька. В эту минуту меня позвали. Я спрыгнул вниз и едва не наткнулся на Марию Легард. – Вам не следует покидать помещение, – пожурил я ее. – Здесь слишком холодно, мисс Легард. – Не говорите глупостей, Питер. – Я так и не смог заставить себя называть ее Марией, хотя она не раз просила об этом. – Надо же привыкать к стуже. Вы не спуститесь на минутку вниз? – Зачем? Я занят. – Ничего, без вас обойдутся, – возразила она, – Хочу, чтобы вы взглянули на Маргариту. – Маргариту? Ах да, стюардесса. Что ей нужно? – Ничего. Это нужно мне. Почему вы так враждебно относитесь к ней? полюбопытствовала старая актриса. – На вас это совсем не похоже. Во всяком случае, так мне кажется. Она славная девочка. – Что же эта славная девочка хочет? – Что это на вас нашло? Хотя оставим... Не драться же мне с вами. У нее болит спина. Она очень страдает. Осмотрите ее, прошу вас. – Я предлагал осмотреть ее вчера вечером. Если я ей понадобился, почему она сама не обратится ко мне? – Потому что она вас боится, вот почему, – сердито ответила старая дама, топнув ногой. – Так пойдете вы или нет? Я пошел. Спустившись вниз, снял рукавицы, вытряхнул из них кусочки льда, обработал покрытые волдырями, кровоточащие руки дезинфицирующим раствором. Увидев мои ладони, Мария Легард широко раскрыла глаза, но промолчала, очевидно догадавшись, что сейчас не время для слов соболезнования. В углу помещения, в стороне от стола, где собрались женщины, разбиравшие оставшиеся продукты, я соорудил ширму и осмотрел спину стюардессы. Зрелище было ужасное. От позвоночника до левого плеча спина девушки представляла собой сплошной кровоподтек, под лопаткой я заметил глубокую рваную рану, похоже, нанесенную острым, треугольной формы, металлическим предметом. Он сумел прорвать насквозь тужурку и блузку. – Почему вы не захотели показаться мне вчера? – холодно спросил я. – Я... я не хотела вас беспокоить, – робко ответила Маргарита. «Не хотела беспокоить», – мрачно повторил я про себя. Побоялась выдать себя. Я мысленно воспроизвел кухню‑буфет, в котором мы ее обнаружили. Я был почти уверен, что смогу получить доказательство, которое мне было необходимо. Почти, но не вполне. – Плохи мои дела? – повернулась она ко мне. В ее карих глазах стояли слезы: я обрабатывал рану, не слишком‑то церемонясь. – Ни к черту, – лаконично ответил я. |
