— Готовьсь, — скомандовал Хромой. — А теперь в чехарду. Ставьте его.

Ларраньяга не понял, но Фьори коротко кивнул на Курчина, и тогда коротышка потянул Курчина за волосы, заставляя его сгибаться все ниже и ниже, все строились в очередь, женщины кричали и подбирали юбки; первым встал Перроне, за ним Ириарте, жеманный Морейра, Калетти и Боров-Делусиа, длинная очередь уходила в глубину зала, а Ларраньяга все гнул Курчина к земле и сразу же отпустил его, как только Хромой сделал знак, а Фьори скомандовал: «Прыгать, не бить!» И тут же Перроне, а следом за ним и все остальные, опираясь в прыжке на спину Курчина — ни дать ни взять поросенок, — один за другим стали перепрыгивать через него и, оказываясь над Курчином, выкрикивали «Прыгать!» или «Не бить!», а потом снова вставали в очередь и, дождавшись своей минуты, прыгали; Нито прыгал почти последним и постарался прыгнуть как можно выше, чтобы не придавить Курчина, а за ним Масиас, как мешок, рухнул на Курчина всем своим весом, услыхав сорвавшийся на визг приказ Хромого: «Прыгать и бить!» — и снова весь строй проскакал над Курчином, но на этот раз все старались, подпрыгнув, пнуть его или ударить, очередь рассыпалась, все столпились вокруг Курчина и били его по голове, по спине; Нито поднял было руку и увидел, как Рагуззи первым пнул того в зад, Курчин вскрикнул и скрючился, Перроне и Мутис принялись ногами колотить его по ногам, а женщины с удовольствием занялись его спиной, тот взвыл и хотел распрямиться, но всякий раз подходил Фьори и снова пригибал его к земле, выкрикивая: «Чехарда, чехарда, бить, бить!» — и чьи-то кулаки обрушивались на бока и на голову Курчина, который кричал, просил отпустить его, но не мог избавиться от Фьори, от ливня пинков и ударов, сыпавшихся на него со всех сторон. Но вот Хромой и сеньорита Маджи одновременно выкрикнули какое-то приказание, и Фьори выпустил Курчина, тот повалился набок, рот в крови, из глубины зала подскочил Маноло, поднял его, точно мешок, поволок к Хромому и сеньорите Маджи словно бы за советом.

Нито еще раньше отступил назад и теперь оказался на самом краю круга, который начал неохотно распадаться, как будто всем хотелось продолжать игру или пуститься в новую; со своего места Нито видел, как Хромой пальцем указал на учителя Ириарте, видел, как Фьори подходил к тому, что-то говорил, и вот короткий приказ — и все уже строятся в шеренгу по четыре, женщины позади, и Рагуззи, как командир отряда, свирепо глядит на Нито, который никак не может отыскать своего места во втором ряду. Все это я прекрасно видел, в то время как испанец Фернандо тащил меня за руку — он нашел меня у запертой двери и, открыв дверь, втолкнул внутрь, — я видел, как Хромой с сеньоритой Маджи устраивались на софе, у стены, а остальные равнялись в шеренге с Фьори и Рагуззи во главе, я видел бледного Нито во втором ряду и учителя Ириарте, который, стоя перед строем, словно перед классом, церемонно приветствовал Хромого с сеньоритой Маджи, а я, как мог, старался затеряться в последних рядах среди психопаток, которые смотрели на меня пересмеиваясь и перешептываясь, пока Ириарте не откашлялся, и тогда наступила тишина, и длилась она неизвестно сколько.

— Изложим десять заповедей, — сказал Ириарте. — Первая.

Я смотрел на Нито, будто он все еще мог помочь мне, с глупой надеждой, что он укажет мне выход, какую-нибудь дверь, чтобы бежать, но Нито, похоже, не замечал, что я тут, позади него, и пристально смотрел перед собой, застыв так же, как и все остальные.

Размеренно, почти по слогам, строй проговорил:

— Порядок рождает силу, и сила рождает порядок.

— Следовательно! — приказал Ириарте.

— Повинуйся, чтобы приказывать, и приказывай, чтобы повиноваться! — отчеканил строй.

Бесполезно было ждать, что Нито обернется, мне показалось даже, будто я видел, как его губы двигались, вторя остальным.