Потом могилу засыпали землей и заботливо укрыли свежий холмик венками из живых цветов. Сухо протрещал последний салют, после чего большинство сослуживцев удалились. У временного деревянного креста остались Середа, Логачев и Ерохин. Я слушал их печальный разговор с небольшого расстояния. Логачева с Ерохиным я по-прежнему воспринимал отстраненно… (Умер так умер. Чего уж там!) А вот слезы в глазах Середы на миг обожгли мое окаменелое сердце. Почему? Не могу понять!!! (Васильич, кстати, тоже плакал). И я с трудом удержался, чтобы не выскочить навстречу Игорю. Порыв, впрочем, быстро прошел… Ваш покорный слуга вновь успокоился и выслушал заключительную часть беседы, как подобает уважающему себя мертвецу. То есть спокойно, без эмоций. Только отметил мысленно. «Легенду начальство придумало хорошую, правдоподобную. В той ситуации я именно так и поступил бы… А вот насчет ночного отпевания в церкви Нелюбин соврал наглым образом. С честным видом, небось! Хотя… куда ему было деваться?! Достоверность требует жертв»…

Поминки продолжались недолго. Не более пятнадцати минут. Проводив прощальным взглядом понурые, удрученные фигуры трех ближайших соратников в прошлой жизни, я выждал некоторое время. Нахально, на виду у «засеченных» топтунов выкурил сигарету. (Окурок, естественно, не выбросил, а спрятал в полупустую пачку. – Д.К.) С наслаждением оторвал пуговицу-«маяк». (Что, съели?!) Выскользнул из укрытия. Демонстративно возложил маяк на собственную могилу и ничтоже сумняшеся обрубил нелюбинские «хвосты». Удостоверились в квалификации и хватит. Пора честь знать…

Незаметно покинув Вараньковское, я немного прогулялся по окрестным проходным дворам. (Кладбище находилось в черте города, посреди жилого массива.) Окончательно убедился в отсутствии слежки, поймал частника и отправился пообедать в то самое кафе, где на днях отрезал уши носатому хаму. Заняв столик в углу, рядом с выходом из кухни, я заказал тройную порцию шашлыка и в процессе его поглощения послушал пересуды поваров и официанток о недавнем происшествии. А также узнал дальнейшую судьбу господина Абдулаева. По первому пункту (если отбросить охи, ахи и прочую галиматью) – все до единого сходились во мнении, что без вмешательства сверхъестественных сил тогда не обошлось. По второму – от ужаса и страшного позора Навруз Алиевич повредился в рассудке. И в настоящее время пребывал в психиатрической лечебнице, в палате для буйных. «Поделом собаке», – холодно подумал я, выходя из кафе на оживленную улицу. Побродив с полчаса по городу, я наведался к себе на квартиру. Забрал из тайника в стене пачку денег, отложенную на черный день. Повторно отрубил «хвосты» (коих у моего дома хватало с избытком), вновь поймал частника и проехал к одному из зданий фонда академика Глюкозова, откуда нам предстояло изъять Фуфела (для последующего допроса и уничтожения). Сойдя за пару кварталов, я пешком приблизился к объекту и провел его тщательную рекогносцировку. На всякий, знаете ли, пожарный. (В период подготовки операции наша группа досконально изучила этот старинный, недавно отреставрированный особнячок.) Предосторожность оказалась не лишней. Я обнаружил некоторые изменения в системе охраны, мысленно похвалил себя за предусмотрительность и, наконец, вернулся на базу…

– Экзамен вы сдали на пять с плюсом! – улыбнулся при встрече дядя Миша. – Уйти от агентов Шефа – это, скажу вам, высший пилотаж! Кстати, позвольте полюбопытствовать, чем вы занимались вне их поля зрения?!

Я вкратце объяснил.

– Так я и предполагал! – услышав о рекогносцировке, довольно покивал куратор. – Вы, Феникс, молодец. Думаю, сработаемся. А сейчас – ужинайте, отдыхайте. Вам надо быть в хорошей форме…

…Взглянув на часы, я лениво потянулся (заснуть так и не удалось).