На инспектора слова Джонатана не произвели впечатления.

– Хамид? Кто такой Хамид? Потрудитесь объяснить.

– Фрэдди Хамид. Младший из братьев Хамид.

Инспектор нахмурился, словно это имя было ему неприятно, или не имело отношения к делу, или ничего ему не говорило.

Один из помощников инспектора был совершенно лыс, другой – рыжеволос. Оба – в джинсах и кожаных куртках. Оба небриты. Оба внимательно слушали.

– О чем вы с ней говорили? О политике?

– О всякой чепухе.

– Точнее?

– Обсуждали меню. Слухи и сплетни. Моду. Мистер Хамид иногда брал ее с собой в яхт-клуб, здесь и в Александрии. Мы здоровались друг с другом. Махали ручкой.

– Эту женщину убили вы?

«Да, – сказал Джонатан сам себе. – Не в том смысле, как вы думаете, но, несомненно, ее убил я».

– Нет, – сказал он вслух.

Инспектор засунул большие пальцы за ремень. Брюки у него тоже были черные, а пуговицы и знаки отличия – золотые. Видно было, что ему очень нравится форма полицейского. Он не обращал внимания на помощника, который пытался что-то сказать ему.

– Она никогда не говорила вам, что ее хотят убить?

– Разумеется нет.

– Почему «разумеется»?

– Потому что я немедленно сообщил бы об этом вам.

– Хорошо. Вы свободны.

– Вы говорили с мистером Хамидом? Что вы собираетесь предпринять?

Инспектор взялся за козырек черной фуражки, стараясь придать своей гипотезе большую убедительность.

– Кража со взломом. Сумасшедший грабитель. Он и убил. Возможно, наркоман.

Прибыли санитары с заспанными глазами, в зеленых халатах и таких же тапочках, с носилками. Ими руководил некто в темных очках. Инспектор втоптал окурок сигареты в ковер и закурил новую. Человек в резиновых перчатках щелкал фотоаппаратом. Казалось, в ящике с реквизитом каждый откопал себе что-то оригинальненькое. Положив труп на носилки, они перевернули его, и из разорванных тряпок выглянула белая опавшая грудь. Лица уже просто не было. Били кулаком или рукояткой пистолета.

– Была собака, – сказал Джонатан. – Пекинес.

Но он уже увидел ее – через открытую дверь – на кухне. Она лежала на кафельном полу, неестественно длинная и прямая. По животу от горла до задних лап тянулась, как застежка «молния», резаная рана. «Два человека, – тупо подумал Джонатан. – Один держит, другой режет. Один держит, другой бьет».

– Она была подданной Великобритании, – сказал Джонатан нарочно в прошедшем времени, чтобы сделать себе больно. – Не мешало бы позвонить в посольство.

Но инспектор уже не слушал. Лысый помощник взял Джонатана за руку и попытался подтолкнуть к двери. Джонатан вдруг почувствовал боевой жар, стремительной, но мощной волной пробежавший от плеч до кончиков пальцев. Полицейский тоже его почувствовал и отпрянул, словно от удара. Джонатан заговорщически улыбнулся. Это было рискованно.

Его охватило отчаяние. Не от страха, а от того, что он потерял ее навсегда. «Я любил тебя. Но даже не признался в этом ни тебе, ни себе».

Шесть телетайпных лент для обитателей Башни лежали в контейнере вместе с оригиналами отправленных сообщений. Но Джонатан не прикоснулся к ним. Он вслушался в дыхание спящей. Затем медленно поднес руку к ее закрытым глазам. Мертан всхрапнула, будто поросенок. Подобно ловкому мальчику, ворующему конфеты из маминой сумки, Джонатан вытащил факсы из контейнеров. Что, если копировальный аппарат не успеет остыть? И лифт, возвращающийся с верхнего этажа, окажется не пустым? «Это вы ее убили?» Он нажал клавишу на компьютере телефонистки, затем – другую, потом – третью.