— Поздно ты, черт тебя возьми, — прогнусавил он.

— Пятница. Народу много.

Она опустила пакеты на кухонный стол, один перевернулся, и из него покатились яблоки. Он впился в них взглядом, будто хотел, чтобы хоть одно упало на пол.

— Яблоки? Ты потратила деньги на эти поганые яблоки?

— Ты же знаешь, мне витамины нужны. Да и тебе они не повредили бы.

— Я не ем никаких яблок, черт возьми!

— Ты сказал, что протопишь.

— Забыл.

— Так я тебе и напоминаю.

— Я есть хочу.

— Сейчас поужинаешь, только протопи сначала.

— Отстань, черт тебя дери.

— Дрова в прихожей.

— Да отстань же!

— Мне холодно! А ну, оторви свою задницу!

— Вот как? Так вот ты как!

Он с головой накрылся одеялом. До нее донесся какой-то клекот. Он что, смеется? Лежит и насмехается над ней? Она глубоко вдохнула, словно это могло заглушить ее отвращение к этим стенам, где воздух был наполнен густым запахом его тела.

— Тогда сам готовь свой хренов ужин!

Должно быть, он уловил в ее голосе что-то, и это что-то заставило его приподняться под одеялом.

— Иду уже, уймись ты…

Нехотя сев, он взлохматил свои жидкие волосы и поежился.

— Ты на почту ходила?

— На почту? — скривилась она. — Уж не должны ли тебе прислать чего-нибудь?..

— Дверь закрыла? — В тонких подштанниках и майке он поеживался.

— Я же сказала, что холодно.

— Ты сигареты купила?

— Куртку надень.

— Сигареты купила, я тебя спрашиваю?!

Схватив ее куртку, он принялся шарить по карманам.

— Убери руки!

— Ладно-ладно, уймись…. Да уймись же ты!

Отмахнувшись от нее, он прямо в носках зашаркал к выходу. Она стояла, повернувшись к кухонному столу, и не смотрела на это. Ну вот и дошло до обычной ссоры без повода. Невыносимо. Ее руки лихорадочно рвали упаковку продуктов, словно боролись с какими-то дикими существами. Нет, так больше нельзя!

Он вернулся с щепками для растопки, подвинул кресло к печке и, усевшись в него, принялся разжигать дрова.

— Тебе бумага нужна.

— Так принеси.

— В кладовке лежат старые газеты.

— Что на ужин?

— Ты когда-нибудь растопишь печь?

— Черт, что у нас на ужин!

В его голосе звучали опасные нотки. Ведь и ударить может. Она знала, когда он может ударить.

— Рыбные палочки. — Она уже поставила сковородку на газовую горелку.

— Рыбные палочки? Проклятые рыбные палочки?! Я терпеть не могу рыбу, ты же знаешь!

— Тем хуже для тебя.

— У тебя вот там сосиски лежат.

— Они на завтра.

— На завтра? Это почему же?

— Потому что я так сказала.

— Ах ты, дрянь… — У него не хватило запала закончить фразу. — Мне же плохо… Ты же знаешь — я в последнее время неважно себя чувствую…

Ну вот, теперь он принялся ныть. Так даже хуже.

— Растопи, наконец, эту чертову печь!

— Поганая сука!

— Попридержи язык!

— Ой-ой-ой! Напугала, гляди-ка!

Он развернулся вполоборота. Спиной она ощутила этот взгляд. Ей стало страшно.

— Глянь-ка, по-моему, ты что-то в последнее время поправилась, я…

Кусок маргарина, брошенный на сковородку, зашипел.