Возможно, Фриц Мюллер забыл бы о случившемся, если бы Ян Шукальский остался на симпозиуме до конца и они встретились бы в неофициальной обстановке. Но поляк исчез после обеда и не вернулся на симпозиум.

Мюллер заметил, что до того, как были прочитаны два доклада по тифу, Шукальский вел себя раскованно и спокойно. Затем он встречался с теми, кто выступал с этими специальными докладами, причем его лицо и поведение выдавали некоторую нервозность. А сразу после встречи он исчез. Сидя в своем кабинете, Фриц Мюллер прочитал названия двух докладов и обнаружил причину беспокойства Шукальского. Теперь появилась возможность провести новые и более точные анализы.

Мюллер в задумчивости постучал ручкой по столу. Ему могло просто померещиться. В тот день Шукальский мог расстроиться и по совсем иной причине. Но старший врач Центральной лаборатории Варшавы, находившейся под контролем немцев, собирался докопаться до истины и выяснить, что стало причиной неожиданного отъезда поляка.

Мюллер с сожалением думал, что пройдут добрых два месяца, прежде чем он сможет достать оборудование и реагенты, чтобы провести реакцию связывания комплемента. Если бы это можно было сделать без промедления с помощью Берлина, то он лично отправился бы добывать все необходимое. Но поскольку сейчас ничего нельзя было сделать, он снял трубку и позвонил в лабораторию.

– Я хочу, чтобы вы сохранили все пробы, которые мы отныне будем получать из зоны карантина вокруг Зофии. Примерно через два месяца мы подвергнем их специальной реакции.

Повесив трубку, Мюллер вспомнил своего старого друга Макса Гартунга. Он ничего не слышал о нем. Мюллеру вдруг снова захотелось поговорить с ним.

В следующий вечер заговорщики встретились в склепе костела Святого Амброжа.

– Мария, я хочу, чтобы вы к концу недели приготовились к отъезду. Я сообщу Шмидту, что у вас обнаружен рак и для его лечения надо ехать в Варшаву. Я надеюсь, что без всякого труда получу для вас разрешение на выезд.

Мария смотрела на него с печалью и сожалением.

– Я бы лучше осталась, – тихо сказала она, – и довела бы все до конца. Я не боюсь.

– Я это знаю. Но вы уже довели все до конца. Мы спасли от смерти тысячи людей, а теперь должны спасти себя. Варшава лучше всего подойдет для лечения рака. Вы будете готовы к концу недели?

– Да, – шепотом ответила она.

– Хорошо. – Шукальский откашлялся, ему было нелегко отвести взгляд от ее больших пронзительных глаз. – Ганс? Вы что-нибудь придумали?

– Да, доктор, – Кеплер взял Анну за руку. – Мы с Анной наметили план. Мы уедем в субботу вечером.

– Хорошо, – Ян задумчиво кивнул, – хорошо… Затем он повернулся к отцу Вайде.

– Пиотр?

Священник, слабо улыбнувшись, сказал:

– Ян, я знаю, что мне следует делать. Оба долго смотрели друг на друга.

Макс Гартунг кипел от ненависти и гнева, пока читал письмо Фрица Мюллера.

«Штурмбаннфюреру СС Максимилиану Гартунгу. Концентрационный лагерь Майданек.

Дорогой Макс, наверно, я обязан извиниться за то, как обращался с тобой в Зофии, и особенно за то, что главным образом из-за меня тебя освободили от должности командира «Einsatzgruppe». Я недавно побывал в Кракове…»

В своем жалком кабинете среди кромешного ада, каким был Майданек, Макс не мог оторваться от этого письма еще долго после того, как прочитал его.