Он усталым и бессильным жестом указал на камердинера Червенку.

-- Так оно и было, -- откликнулся тот. -- Я нашел Ваше Величество в сильном ознобе и с каплями пота на лбу и понял из этого, что мне пора покорнейше просить Ваше Величество о бережении здравия Вашего Величества, которое Вы, Ваше Величество, не щадите, как то подобает Вашему Величеству.

Штернберг сделал молодому графу Бубне знак, что ему следует подать императору бокал вина. После второго бокала возбуждение императора быстро улеглось, мрачные предчувствия и тягостные мысли на некоторое время отступили, и ему захотелось спать. Император называл это состояние "временным избавлением от мучений".

Между тем Ханнивальд спросил:

-- Ваше Величество уже приготовили ответ, который должны сообщить грядущему послу Сатаны?

Император молча приглаживал рукой свои курчавые волосы. Его дыхание стало звучным, грудь вздымалась и опадала. Целую минуту длилось молчание. Ханнивальд, который порою опасался, что император Рудольф может изменить католической вере, ибо в глубине души склоняется к протестантской схизме, шепнул Штернбергу по латыни:

-- Metuo, ne Caesar in apostasiam declinet!

-- Optime! Optime!(2) -- отвечал Штернберг, поскольку не понял ничего, кроме слова "кесарь".

В этот момент император.заговорил тихим голосом, медленно, с осторожностью подбирая слова.

-- Ты ведь знаешь, Ханнивальд, -- начал он, -- как тревожно развиваются дела в Богемии и какая в связи с этим существует опасность как для религиозных отношений, так и для гражданского мира. Поэтому мы должны с помощью одного лишь бренного рассудка укротить злобного врага и противодеятеля и тем самым отвести беду, которой он, злобствующий, угрожает странам, доверенным нам от Бога. Ибо я не хочу войны, которая опустошает страну и лишает пропитания людей, уничтожает скот и посевы, торговлю и ремесла и носит под своим плащом великий мор. Я хочу мира, всю свою жизнь я трудился ради него, благотворящего для всех детей человеческих.

-- Поистине так! -- воскликнул Штернберг. -- За дождем, за снегом года -- да будет добрая погода!

-- Власть, которой обладает злой враг и противодеятель, не столь уже велика, -- возразил Ханнивальд. -- Только в своей адской бездне он полновластен, но никак не на земле. Его угрозы -- тщета, дьявольский обман и наваждение. И чтобы избежать его сетей и капканов, поистине не требуется мирского ума -- надо лишь, чтобы люди ни на ширину пальца не отклонялись от учения Господа Иисуса, спасшего нас. Только это одно и необходимо.

-- Да, одно это и необходимо, -- повторил Штернберг и снова сделал знак Бубне, чтобы тот подал императору вина. -- Хорошо сказано, Ханнивальд, очень хорошо сказано.

-- Так это был лишь дьявольский обман и наваждение! -- прошептал император с глубоким вздохом.

-- Ханнивальд -- выдающийся человек, я всегда говорил это Вашему Величеству, -- заявил Штернберг и еще раз помахал рукой оторопевшему с непривычки Бубне.

-- Чтобы люди ни на ширину пальца не отклонились от учения Господа Иисуса, спасшего нас... -- прошептал император. -- Прекрасные слова, они утешают душу и укрепляют тело, как безоар(3).

Наконец его взор упал на графа Бубну. Он взял бокал вина и осушил его.

-- Значит, все это один обман! -- сказал он. -- Славно! Славно! Так ты -- Войтех Бубна? Я знал одного из Бубен. Как-то раз вместе с моим достохвальной памяти отцом я был у него на кабаньей охоте. В каком ты родстве с тем Бубной? И сколько ты уже задолжал еврею Мейзлу?

В это время камердинер Червенка неслышными шагами приблизился к императору и с застывшей на лице почтительной миной произнес:

-- Ваше Величество! Позвольте выразить мое сообразное долгу желание и всепокорнейшую просьбу, чтобы Ваше Величество изволили лечь в постель!

"Вещи чрезвычайные, -- писал своему королю испанский посланник, -стали при пражском дворе повседневными и обычнейшими".