Его комната была маленькая, но мило обставлена, с книжной полкой, полной книг, и старомодным проигрывателем.

Джек выглянул в окно и увидел, как Али борется с пестицидами, поливая машину горячей мыльной водой. Ведро этого снадобья он выпросил на кухне. Эрнест порылся в ящике и вытащил ворох фотографий.

— Вот тут довольно неплохой снимок Хезер, — сказал он, кладя выцветший прямоугольник на колени премьер-министру. — Зимой тридцать шестого.

Премьер-министр увидел красивую женщину с энергичным лицом, шагающую по булыжной мостовой в колонне бедно одетых бледных мужчин в кепках.

Джек, заглянув через плечо премьер-министра, сказал:

— Марш протеста Джарроу. Они сделали привал в Лестере в обувном кооперативе. Мой дед был одним из тех, кто вызвался остаться после работы чинить им ботинки.

Премьер-министр изучал образ матери. Сигарета между пальцев правой руки, губы намазаны темной помадой, смешные высокие ботинки на шнуровке, осиная талия, возбужденно-блестящие глаза.

Эрнест протянул премьер-министру другую фотографию: Хезер стоит перед театральной тумбой и указывает на какое-то имя в центре афиши. Сигарета теперь зажата в левой руке. Премьер-министр попытался разобрать имя, но буквы были слишком мелкие.

— Она играла на ритм-гитаре в женском джаз-банде, — сказал Эрнест. — «Горячая семерка мисс Моники».

— На гитаре? Джаз? — поразился премьер-министр. — Нет, только не моя мама, ведь она была такая тихая и набожная женщина. Она не позволяла мне слушать популярную музыку.

Эрнест наклонился к своим костлявым коленям и вытащил из-под кровати коробку.

— Это еще до того, как она вышла за этого сталиниста Перси. — Он вынул из коробки грампластинку на семьдесят восемь оборотов в пожелтевшем конверте, вручил ее Джеку и попросил завести проигрыватель.

Джек осторожно извлек из конверта древнюю пластинку, стараясь не прикасаться к поверхности диска.

— У вашей матушки тут неплохое соло, минуты через две с начала записи, — сказал Эрнест.

Несколько секунд шипения и треска, и комнату наполнила мелодия «Топота в Савойе». Мисс Моника так аранжировала музыку, что у каждой девушки был шанс блеснуть на своем инструменте, пускай и кратко. Когда началось соло на гитаре, премьер-министр нервно наклонился к проигрывателю, желая матери успеха.

Когда та закончила, премьер-министр захлопал и принял поздравления Джека, словно сам отыграл это гитарное соло.

Следующая фотография была прозаичнее. Мать стояла рядом с его отцом. На них были свадебные наряды. Мать в свадебном платье выглядела как задрапированная белым полотнищем колонна, перед животом она держала огромный букет цветов. Эрнест сообщил:

— Она тут уже на пятом месяце, хотя никто бы не догадался.

— Значит, Эдвард, ее первый ребенок, незаконнорожденный? — спросил премьер-министр.

— Внебрачный, — ответил Эрнест. — Но со стороны Перси было ужасно благородно, что он на ней женился, с учетом тогдашней морали.

Премьер-министр сказал:

— Что вы имеете в виду?

— Настоящий отец Эдварда — беженец по имени Шадрак Вайанский.

— О господи! — прошептал премьер-министр. — Это откуда же он родом?

— Из Чехословакии. Красивый был парень, черноглазый, с золотыми зубами, ножи точил по соседству. Ходил слух, что он из цыган-аристократов. Хотя, по-моему, он сам этот слух и распустил. Язык у него был здорово подвешен.

— Черт, — сказал премьер-министр. — Он еще жив?

— Не знаю, — ответил Эрнест. — Беднягу депортировали еще до «железного занавеса».