— А как он сдал промежуточные экзамены? — заинтересовался премьер-министр.
— Не говорите мне про экзамены, — взмолился Али. — У меня все дети поседели, так переволновались.
— А над какой пьесой Шекспира он работает? — спросил премьер-министр.
— Не над пьесой. Это сонет, типа стишков, — заботливо пояснил Али и признался, что иногда и сам пишет стишки.
Стишки у него, конечно, не очень, он бы никогда их никому не показал, кроме жены. Обычно он этим занимается вечером, когда дети уже легли. Жена купила ему тетрадь и пенал, и все это хранится на полке в старом шкафчике под электросчетчиком в прихожей. Он стал писать, когда Мохаммед прочел ему стихотворение, которое насмешило и его самого, и Али, стишок тот написал один тип, он еще не умер, Саймон Армитадж, живет где-то рядом с Лидсом. Знаменитый, между прочим, парень. Али обрадовался, что Джек о нем тоже слыхал. А вот Эдвина, то есть чувак в блондинистом парике, не слыхал. Поэтому Али ему объяснил, что этот малый, Армитадж, пишет про обычные вещи, вот и Али тоже сочинил стих про свое такси, в котором сравнил автомобиль с ковбойским скакуном. Для книжки, конечно, не годится, но жене понравилось, она переписала стих своим красивым почерком и послала его отцу в Пакистан.
— Не понимаю, — изрек премьер-министр.
Джека покоробило, что премьер-министр произносит «не» как «нэ». Теперь он замечал это намного чаще, чем раньше, — ведь они уже друг другу глаза мозолили семь дней.
— Что не понимаете? — спросил Джек.
— Вашу антипатию к домикам под соломенной крышей, — пояснил премьер-министр.
— Они чертовски элегантны и самодовольны. Ладно, давайте пить.
— В детстве я мечтал быть актером, — сказал премьер-министр.
Они с Джеком сидели в «Грязном утенке» в Стратфорде-на-Эйвоне. За столиком рядом обедала группа актеров.
— Говорят же, что политики — это просто скверные актеры, — рассмеялся Джек.
Премьер-министр скорбно взглянул на него:
— Кто говорит, Джек?
— Люди!
— Но кто именно? — напирал премьер-министр. Джек ответил:
— Это просто метафора.
— Но ведь политики не сквернее остального населения, — возразил премьер-министр.
Джек устало пояснил:
— Соль шутки в том, Эд, что политики по своей сути — актеры.
Али смотрел в мозаичные окна сувенирной лавки в торговом центре. На следующей неделе день рождения старшего сына, и Али купил ему тенниску с Уильямом Шекспиром, но теперь его одолели сомнения: ну какой пятнадцатилетка захочет светиться в футболке с портретом старого лысого мудака, иннит? И ведь не купишь же подарок одному Мохаммеду, правда? Другие тоже ждут подарков.
Премьер-министру нравилось сидеть в «Грязном утенке»; на столике стояли кампари и содовая. Он не сомневался, что мать одобрила бы его: он ведь выпивал за обедом, да еще в компании театралов.
Какой-то актер со знакомым лицом в оспинах наклонился к нему:
— А вы не Виктория Ротерхайд? Мы, часом, не играли вместе в «Афише» в 1988 году? Я — Гай Сазерленд.
Премьер-министр быстро захлопал ресницами и ответил:
— Привет, Гай, я Эдвина Сент-Клэр.
— Ну конечно, это вы, у меня кошмарная память на имена, — признал Гай. — Ведь это ваших детей тогда похитили, а я был маньяком.
Другие актеры за столиком засмеялись, один из них сказал:
— Опять кастинг проводишь, Гай. Премьер-министр кокетливо спросил:
— Можно к вам подсесть?
Ему хотелось ненадолго улизнуть от Джека и побыть с себе подобными. |