|
Сколько ни смотри вниз, наклонившись над дырой, больше ничего не увидишь. Единственное, что мне известно, это что колодец этот ужасно глубокий. Представить себе нельзя, какой он глубокий. И внутри этой дыры тьма – словно спрессованная из всей тьмы на Земле – ее там битком набито. – Он глубокий – по-настоящему глубокий, – сказала она, старательно подбирая слова. Она иногда так говорила. Очень медленно, подбирая выражения поточнее. – По-настоящему глубокий. Но никто не знает, где он находится. Однако точно известно, что он где-то в этом поле. Сказав это, она засунула руки в карманы пальто и улыбнулась, глядя мне в лицо, точно говоря: «Честное слово!» – Если это правда, это же страх как опасно. Где-то есть глубокий колодец. Но никто не знает, где это... Тогда что же будет, если в него упасть? – Тогда уже ничего не сделаешь. Фьюить – бум. И все, конец. – Разве так бывает на самом деле? – Иногда бывает. Раз в два года или в три... Пропадает человек, и сколько ни ищи – нету его. Тогда люди местные так и говорят. В колодец в поле упал, мол. – Не очень-то веселенькая смерть, наверное. – Смерть ужасная! – сказала она и стряхнула лист, прилипший к ее пальто. – Хорошо еще, если просто шею сломал да и умер сразу, а вот если только ногу, там, подвернул, тогда плохо. Сколько ни кричи, никто тебя не услышит, никакой надежды нет, что тебя найдут. Со всех сторон мокрицы да пауки копошатся, кости людей, что там умерли, валяются, темнотища... И вверху над головой, наверное, круг света, прямо как зимняя луна. Так там один и помираешь потихоньку. – Только подумаешь – мурашки по коже. Нашли бы его да забором обнесли. – Так никто его найти не может. Но с хоженой тропы сходить нельзя. – Вот уж действительно. Она вынула левую руку из кармана и взялась ей за мою руку. – Но ничего страшного. Ты не беспокойся. даже если ты здесь ночью будешь бродить, ты никогда в тот колодец не упадешь. И я тоже никогда туда не упаду, пока с тобой вот так вместе хожу. – Никогда? – Никогда. – А ты откуда знаешь? – Я знаю, просто знаю, и все. – сказала она, крепко сжав мою руку. Какое-то время мы шли молча. – Я точно знаю. Не из-за чего-то, а просто чувствую. Вот сейчас, например, я с тобой иду, да? И мне нисколечки не страшно. Ничто плохое, ничто темное меня заманить не пытается. – Так все просто, оказывается. Просто надо всегда так делать – и все. – Ты это – серьезно? – Конечно, серьезно! Она остановилась. Потом уставилась мне в глаза, положив руки мне на плечи. В ее глубоких глазах черная жидкая густота вырисовывала странные водовороты. Эти два прекрасных глаза некоторое время смотрели вглубь меня. Внезапно она поднялась на цыпочки и слегка прижалась к моей щеке своей щекой. Это было так горячо и здорово, что у меня на секунду перехватило дыхание. – Спасибо. – Не за что. – Правда, так рада, что ты так сказал, честное слово. – сказала она, грустно улыбаясь. – Но, к сожалению, так не получится. – Почему? – Потому что не получится. Потому что это жестоко. И это... Прервавшись на полуслове, она некоторое время просто шла, ничего не говоря. Зная, что в ее голове сейчас вертятся самые разные мысли, я тоже просто молча шел рядом с ней. Лишь спустя какое-то время она заговорила снова: – Потому что это... неправильно. И для тебя, и для меня. – Почему неправильно? – тихо спросил я. – Ну как... Потому что не может так быть, чтобы кто-то кого-то вечно защищал. Разве нет? Например, пусть мы с тобой поженились. Тогда ты будешь ходить на работу. |
