|
Как не надо и о человечности мне говорить, не тебе уж точно. — От спокойного тона и чуть грустной улыбки Легендарного Варлорда сухость штанов Феденьки опять оказалась в зоне риска. — Знаешь, утырок, меня больше всего взбесило даже не то, что ты попытался влезть в мозги моей заместительницы. Это в наше сложное время сплошь и рядом встречается, на каждого выродка злости просто не хватит. Взбесил даже не способ и метод воздействия, какой просто изнасилованием назвать не выйдет, ибо это какое-то насилие в кубе. И не то, что пришлось тратить немалую сумму на то, чтобы вычистить мозги Изабеллы… успокойся, пожалуйста, дай хотя бы договорить, спасибо… да, вычистить от той дряни, какую ты туда почти вложил. Нет. Всего сильнее меня злит то, что ты, дебил, на полном серьезе верил в то, что у тебя получится! Она мой заместитель, гнида, доверенный человек, на какого я могу положиться! Ты что, мразь, серьезно думал, что никто тех, кто на командных должностях сидит, не проверит на предмет ментальных воздействий⁉ В общем, ты живой еще только потому, что я хочу знать ответы на вопросы. И первым из них будет такой: на кого вообще ты работаешь, и кто подрядил тебя на совершенное?
Феденька понял, что мгновенная казнь от анальной пенетрации молотом отменилась, проглотил тягучую слюну, попытался пошевелить плечами, какие были накрепко закреплены какой-то формой вмонтированных в пол колодок, а после проблеял ответил на поставленный вопрос. — Н-н-ни на кого. Прост-то хот-тел уст-троит-т-т-т-ть себя п-получше. Честно, на об-белиске поклянусь, бес попутал, п-правда… — Из него просто полились ответы, причем он был уверен, что обошлось без тех флаконов с разными явно волшебными жидкостями, какие стояли на столе, он рассказывал обо всем, о лагере, о чертовой улитке-спринтере с людскими лицами на панцире, о том, как пришел к решению получить себе загипнотизированную милфочку, о том, что ничего такого не хотел, ничего не собирался мешать или во всласть лезть, обо все рассказывал, а варлорд лишь иногда косил глазом на молча стоящего эльфа, какой, похоже, распознавал правду и ложь. — … й-й-я отраб-ботаю, честно. Люб-бой контр-ракт. Я же, ну, исключительный м-маг, а? Хоть к-кабала, а? Янихахчуумираааааааать!!! Рыдающий и давящийся слезами да соплями вперемешку Феденька, на какого даже Изабелла смотрела сейчас без особой злобы, скорее с брезгливым таким омерзением, обещал хоть душу заложить, и был готов свой залог исполнить. Допрос длился не первый час уже, иногда его о чем-то спрашивал Бальтазарыч, иногда эльф, который Мейстер, иногда кто-то еще, вопросы повторялись, менялась их формулировка, а сам горе-соблазнитель рассказывал вообще все, что только помнил, что только знал. — Что же… — Задумчивость в голосе большого босса пугает все так же сильнее гнева кого угодно еще. — Каким-то чудом ты действительно умудрился при своем-то классе и моральном облике не натворить никаких мерзостей, кроме той, на какой тебя и поймали. Хм. Хм. Хм-хм-хм… Ты дашь клятву на обелиске. В тех формулировках, в каких тебе ее дадут прочесть. И будешь очень, очень старательно заглаживать свою вину перед обществом, а мы, все мы, последим за тем, насколько сильно твое раскаяние и сколь ценны твои обещания исправиться. Посмотрим, что из этого выйдет… — Я согласен, я согласен, точно согласен, готов хоть сейчас родину любить, то есть, защищать, ага! — От осознания того, что его пронесло, Феденька оказался на вершине мира и был готов полюбить весь тот мир, а также остальную мультивлесенную и даже Бесконечную Вечную Империю. — … если, конечно, выживешь. — Заканчивает свою речь Бальтазар, вставая на ноги и отряхивая с себя неясно откуда взявшуюся пыль, чем добивается недоуменного и снова испуганного взгляда Феденьки. — Я сказал, что перед обществом ты ничего страшного и кошмарного сотворить не успел. |
