— Без гарантий я и пальцем не шевельну, — Мишин поднял голову. — Ты меня знаешь, дед. Заложник — я. Стало быть, я за все и отвечу. Так тебя устраивает?

— Годится, — выдержав паузу, кивнул Карпеня. — Как представляешь себе эти самые… гарантии?

— Подумаю, — тихо сказал Мишин.

— Подумай, сынок, подумай… — Карпеня часто закивал. — Время у тебя пока есть…

2

Барстоу (штат Калифорния).

Частный дом.

1 января 1986 года. 07.45

После визга циркулярной пилы и лязганья работающего мусоровоза, пронзительная телефонная трель под ухом спящего человека — третий по мерзости звук в природе. Когда он напомнил о себе в шестой раз, я, совершая убийственное насилие над биологией сонного организма, разлепила наконец глаза и начала соображать, что, собственно происходит…

Юджин спал, уткнувшись носом в подушку и вообще не подавал признаков пробуждения. Вчерашнее празднование нового года с друзьями было действительно бурным и затянулось почти до пяти утра. Но ведь не настолько же оно было бурным, чтобы так вот, откровенно по-хамски, не реагировать на непрекращающиеся садистские звонки и заставлять любимую жену просыпаться ни свет ни заря!..

— Правильно старые люди говорят: все мужчины сволочи и эгоисты, — прошипела я, по частям подтягивая свое безжизненное от хронического недосыпа тело к продолжавшему трезвонить аппарату.

— Нельзя с утра плохо говорить о мужчинах, — пробубнил Юджин, не отрывая лицо от подушки.

— Почему нельзя? — Его наглость была просто потрясающей. Я на мгновение даже забыла о звонках, грозивших перебудить весь дом.

— Это плохая примета.

— А вечером — хорошая?

— До вечера еще надо дожить…

— Так вот: если ты сейчас же не возьмешь эту проклятую трубку, до вечера тебе точно не дожить!..

— Учитывая, КАК у меня разламывается голова, я не доживу в любом случае, — пробормотал Юджин, не отрывая голову от подушки. — Так какой смысл вставать, дорогая? Лучше умереть лежа…

— Юджин, немедленно возьми трубку! — потребовала я, продолжая подтягивать тело к телефону. — Я хочу спать, ты это понимаешь?!..

— Не вредничай, тебе ближе тянуться.

— Ты специально поставил телефон с моей стороны.

— Садизм должен быть изысканным, — пробурчал он в подушку. — Это — по-джентльменски…

— Свинья!

— И тебе доброе утро, дорогая…

Дотянувшись, наконец, до трубки, я наощупь перекинула ее в пространство между ухом и плечом, после чего, в изнеможении падая на подушку, прохрипела:

— Только не говорите мне доброе утро, ладно! Своими долбаными звонками вы его окончательно уничтожили! Неясно только, за что?..

В трубке кто-то неуверенно прокашлялся.

— Алло? — взревела я. — Да скажите же что-нибудь, черт бы вас подрал!

— Простите, я говорю с госпожой Спарк?..

Голос был мужской, густой, как вишневое варенье (есть, знаете ли, такие сумасшедшие хозяйки, которые выковыривают косточки из каждой ягоды), совершенно незнакомый и вдобавок ко всему с убийственным немецким акцентом. Только прожив в Америке семь лет, я поняла, что по-английски немцы разговаривают еще ужаснее, чем по-русски. Хотя мне лично это всегда казалось невозможным.

— Да, — сбавив тон на умеренный, призналась я. — К несчастью, вы действительно говорите с госпожей Спарк…

— С госпожей Валентиной-Вэл Спарк? — уточнил голос.

Немецкий акцент в трубке звучал слишком натурально и органично, чтобы я могла заподозрить кого-то из наших немногочисленных друзей в столь глупом розыгрыше.