— Руаяль де Боревер! Руаяль де Боревер!

В глубине зала на возвышении располагались семь или восемь торжественно выглядевших в своих черных одеждах мужчин. Один из них принялся допрашивать узника, на все вопросы он по-прежнему твердо отвечал «да». Другой произнес речь, которая длилась не меньше десяти минут. Потом они все долго совещались, стараясь говорить как можно тише. И, наконец, дошло дело до приговора, который в переводе с тарабарщины на нормальный язык заключался примерно в следующем:

«Руаяль де Боревер признан виновным в оскорблении Величества. Он приговаривается к отсечению головы палачом на эшафоте, который будет воздвигнут на Гревской площади. Казнь назначается на шестое июля, на девять часов утра».

Руаялю де Бореверу оставалось прожить ровно тридцать шесть часов.

II. Дворяне королевы

Мирта, гречанка по матери, Мирта, выросшая в королевстве его величества Жаргона, по темпераменту была гражданкой мира. Но зато происхождением и нравом — парижанкой. Это значит, что в качестве весьма достойной уроженки большого города она считала своим долгом принимать участие во всех столичных радостях и горестях, во всех развлечениях и всех мятежах. А это, в свою очередь, значит, что, едва услышав о предстоящем турнире, она одной из первых направилась к ристалищу на улице Сент-Антуан. В самой глубине ее души таилась надежда встретить там Руаяля де Боревера. Куда он мог подеваться с тех пор, как привел Флоризу на улицу Тиссерандери?

Итак, Мирта устроилась неподалеку от парадного входа на арену, разукрашенного флажками и вымпелами. Именно через эти ворота проникала на ристалище провинциальная знать, чтобы занять свои места на трибунах. Здесь, в районе живой изгороди, состоящей из двух шеренг великолепных алебардистов, как раз между двумя этими шеренгами и текла в этот день удивительная процессия, какие при всяком удобном случае организовывались в героические времена французских королей.

Мирта смотрела во все глаза. Вдруг толпа умолкла, затихла. Что случилось? Король, королевы, принцы и принцессы, все самые знатные особы уже прошли на свои места, теперь настала очередь мелких дворянчиков. Что такое?

Толпа снова зашумела, обнаруживая простодушное удивление покоренных увиденной роскошью людей, которые, будучи не в силах скрыть своего восхищения, выражает его весьма громко и внятно. Однако тонкий слух знатока обнаружил бы в этих неумеренно восторженных восклицаниях и изрядную долю самой жестокой критики.

— Хо! Это еще кто? — Ха! Вот тебе и Аймоновы сыновья — все четыре, как один! — Ну, прямо! Разве не видите, это ж старьевщики — только все тряпки на них королевские! — Святая Дева, какие красавчики! — Дайте же мне посмотреть, пропустите! — Ура! Ура!

Слушая всю эту разноголосицу, «четыре сына Аймонова» приосанились и стали выглядеть такими горделивыми, такими величественными, что могло показаться, как и сказал кто-то из толпы, будто надетое на них барахло из королевских сундуков возвышает их чуть ли не до ангельского сана. Они раздулись от спеси и готовы были взлететь в небеса.

Но они не взлетели. Четыре никому не известных дворянина, разодетые в пух и прах, продолжали свое движение вперед, следя за каждым своим жестом и за каждым шагом, — их же столько времени учили правильно ходить, бедняжек! И подкручивать ус левой рукой! И держать правый кулак на бедре! Они покрылись испариной, но пообещай им целую империю, они и то бы не согласились нарушить правила этикета…

— Внимание! — сказал Тринкмаль.