На это имеется масса причин, весьма сложных, но, конечно, главнейшие из них — дурные правительства, нелепые революции и воровство, грабеж казны, возведенный в степень своего рода профессии.

Часов в шесть мы вышли из конфитерии и отправились обедать.

— Ну как вы себя чувствуете теперь? — осведомился доктор Бриссей.

— Право, — ответил я, смеясь, — я чувствую себя прекрасно, мало того, полагаю, что буду даже в состоянии отлично пообедать.

И это было действительно так: я не ощущал ни малейшего недомогания.

Сам Моро — человек весьма неглупый и в настоящее время страшно богатый; несколько лет тому назад он выстроил себе роскошную виллу в Тижуке, которая обошлась ему в четыреста тысяч франков. Виллу эту он назвал виллой Моро; у меня еще будет случай сказать о ней несколько слов. Мы прекрасно пообедали. Здесь держат две кухни: французскую и бразильскую, — мы, конечно, предпочли первую. Вина, принесенные нам к столу самим господином Моро, были превосходного качества — очевидно, он был очень расположен к обоим моим сотрапезникам. После обеда мы отправились в Альказар, где давали в этот день Синюю Бороду, но эта милая оперетка была почему-то перекроена на бразильский лад и превратилась в непристойную буффонаду, возбуждавшую во мне одно лишь отвращение.

В одиннадцать часов мы вышли из театра и отправились к Дерошу выпить по кружке пива. Конфитерия была почти пуста; кроме двух-трех посетителей, куривших сигары за кружкой пива, не было никого.

Оказалось, что один из этих меланхолических курильщиков был знаком моим новым приятелям, и они тотчас же поспешили представить меня ему. Это был генеральный консул Швейцарии, прелестнейший и умнейший человек, с которым я с первого же раза подружился.

Ночи в этих странах прекрасные, теплые, ароматные, и гулять ночью несравненно приятнее, чем днем, — оттого-то в Рио масса гуляющих по ночам.

Я уже говорил, что Рио — самый спокойный и безопасный город, какой только можно встретить в целом свете, и упираю на это как на выдающийся факт.

Полиция здесь прекрасно организована и хотя ее никогда нигде ни видно, но бдительность ее проявляется каждый раз, как только в ней появляется необходимость. Здесь никто не имеет при себе оружия, и если я держал револьвер, то только как воспоминание о Париже, Нью-Йорке и Лондоне, этих трех городах, в которых совершается наибольшее число ночных убийств.

Так как эти господа пожелали меня проводить, то мы совершили прекраснейшую прогулку, и только в три часа ночи я пришел домой. Мы встретили немало гуляющих, которые, как и мы, прогуливались с сигарами в зубах, наслаждаясь прелестью ночи.

Я спал прекрасно и на следующее утро встал довольно поздно, чувствуя себя совершенно бодрым и здоровым.

Позавтракав, я отправился сделать кое-какие визиты; между прочим, зашел к доктору Оссиану Бонипе, который был у меня в мое отсутствие и оставил свою карточку. Он только что прибыл из Ла-Платы и привез с собой из пампасов превосходную собаку величиной со льва и даже немного походившую на последнего окраской шерсти. Доктору не понравился Буэнос-Айрес, и он был намерен поселиться теперь в Рио.

Заходил я также к господину Тонаю, но не застал его дома.

Вечером ко мне зашли Депрэ, скульптор, о котором я уже имел случай говорить, и Жемс, недюжинный художник-француз.

В их обществе я очень приятно провел время, и часов в одиннадцать мы разошлись.

Многие из моих знакомых уговаривали меня прочесть несколько публичных лекций — я до этого небольшой охотник, но в Париже имел случай прочесть несколько публичных лекций, которые имели успех.

В силу этого я наконец уступил настоянию моих новых приятелей и отправился в Сан-Кристобаль просить императора предоставить в мое распоряжение какую-нибудь залу.