Его смех был чем-то столь необычайным, что все служащие казались сильно встревоженными; они переглядывались между собой, искоса поглядывая на своего хозяина; очевидно, эти люди заподозрили, что их патрон вдруг лишился рассудка.

— Ну, — наконец сказал он, — теперь я вижу, что меня не обманули.

— Я вас не понимаю!

— Видите ли, милостивый государь, я не знал вашего адреса, но мне каким-то образом стало известно, что вы прибыли в Рио на судне компании «Товарищество Грузо-вщиков».

— А-а, теперь я понимаю, вы обратились к господину Лейбе!

— Да, он поспешил, конечно, сообщить мне ваш адрес и при этом добавил, что вы прелестнейший собеседник, весельчак, с которым никогда не может быть скучно, и теперь я вижу, что Лейбе сказал правду.

Мы говорили с ним еще несколько минут; затем я дал ему расписку в получении денег, засунул врученную мне пачку ассигнаций в карман пальто, откланялся и, пожав уважаемому негоцианту руку, вышел из магазина.

Когда я рассказал Лидену обо всем происшедшем, тот мне сначала было не поверил, до того прочно установилось у всех убеждение, что почтенного негоцианта ничем нельзя рассмешить, что он будто бы совершенно лишен способности смеяться, как другие люди.

Вечером ко мне зашли Депрэ и Жемс, и мы отлично провели время, которое в их милом обществе летело незаметно.

В одиннадцать часов они ушли, а я закрылся в своей комнате и стал приводить в порядок свои заметки и записки.

Я воспользовался случаем, начал благодарить императора самым сердечным образом и между прочим дал понять, что несравненно более счастлив тем, что мой подарок понравился императору, чем всеми возможными в мире вознаграждениями. При этом я добавил — и это было вполне искренне, — что навсегда сохраню неизгладимое воспоминание о добром и милостивом ко мне отношении его величества.

Император приветливо улыбнулся — и этим все было сказано. Но признаюсь, мне было тяжело и неприятно: это вознаграждение деньгами за подарок казалось мне обидным и задевало мое самолюбие.

Поговорив еще несколько минут, я попросил императора назначить мне день и час, когда ему будет угодно почтить своим присутствием мою публичную лекцию, и, получив согласие, откланялся, сел в ожидавшую меня коляску и поехал обратно в Рио.

Тюрьма приходилась как раз на моем пути; я приказал своему вознице остановиться и вошел в главный подъезд исправительного дома, как в Бразилии называют все тюрьмы.

Я спросил директора и на ответ, что он у себя, попросил одного из служащих передать ему мою визитную карточку.

Не прошло и пяти минут, как ко мне вышел господин лет сорока, роста немного выше среднего, с умным, энергичным лицом; он предложил мне свои услуги самым любезным образом.

Я поблагодарил его и в сопровождении этого господина обошел всю тюрьму. Это громадное здание, похожее скорее на виллу, чем на тюрьму; со всех сторон оно окружено газонами, цветниками, деревьями, и, мне кажется, трудно представить себе, чтобы это привлекательное жилище служило обиталищем для самых лютых бандитов Бразилии.

Даже покойницкая, куда временно выносят умерших бандитов, построена среди густых, тенистых деревьев, укрывающих это маленькое строение в своей тени. Здесь, в Бразилии, придерживаются системы полуамериканской-полуфранцузской — системы смягченного одиночного заключения.

Внутреннее расположение тюрьмы превосходно: камеры большие, светлые, прекрасно вентилированные, устроенные на манер камер в Мазасе.

Каждая из камер сообщается с кабинетом директора электрическим звонком и телефоном.

Работы производятся сообща в большой светлой прекрасной зале поразительной чистоты и опрятности.

Полнейшее безмолвие здесь обязательно.

Главнейшие мастерские этой тюрьмы: портняжная, брошюровочная и переплетная, мозаичных работ и еще некоторые другие.