Но гости, отплёвываясь и чертыхаясь, всё-таки ушли.

Минуло полторы недели. Забавину вновь представился случай испробовать свой чудесный пистолет, причём совершенно неожиданно. Он, уже примирившись с соседом-шофёром, сидел у того в квартире. Говорили о разном. Затем Забавин опять перекинулся на родную площадь, где прошло его детство, юность и все зрелые годы. Разгуляй видел и помнил гораздо больше, чем жизнь Забавина. Например, каменные палаты обер-гофмейстера Шепелева, огромный сад за ними, тянущийся до речки Чечоры, до «протока Ольховецкого», видел вторую мужскую гимназию и Медицинскую контору с аптекой, небольшой уютный дворик Евлашева, монументальный дом с портиком в классическом стиле архитектора Казакова. Много чего, что исчезло или изменилось, как лицо мертвого человека на фотографии.

— На том доме, — рассказывал Забавин, — аббат Сюрюг, настоятель французской церкви в Москве, устроил солнечные часы. Их сняли с фасада лишь в 1920-х годах…

— Постой, — насторожился сосед. — Мне не нравится, что ты снова заговорил о Разгуляе. Это плохо кончается. Где твой чёрный пистолет?

— Здесь, — похлопал по карману Забавин. Пустую кобуру он также продолжал носить под левым локтем, словно пятидесятилетний ребёнок. — Но я сейчас не о Разгуляе. Я о времени, которое мы прогуляли. О песочных и солнечных часах, которые остановились. Песок кончился, Солнце скрылось.

— Тогда надо… идти ещё за одной, — предложил сосед, следуя своей логике.

И они спустились вниз, на улицу, где находился ночной магазин. Вот тут-то и произошла эта почти драматическая история. На соседа, шедшего впереди, вдруг неожиданно набросились какие-то двое, и, ни слова не говоря, принялись избивать, словно так было и положено, так велит время. Забавин с некоторым опозданием вспомнил о своём перечном пистолете. Но зато уж заряды «олеорезина капсикума» стал посылать от всей души, не экономя. Стрелял он по-голливудски, развернув ладонь с пистолетом параллельно земле. Досталось всем троим: и отмороженным незнакомцам, и соседу-шофёру. В темноте трудно было разобрать цель. Так все трое и полегли на древней площади Разгуляй.

Соседа Забавин притащил на себе домой, а минут через десять тот пришёл в чувство. Потом «меткий стрелок» вспоминал, что порция красного перца досталась ещё и случайно пробегавшей мимо собаке, и даже пролетавшей вороне, и те, якобы, тоже попадали на землю; но это-то уж он, кажется, присочинил.

В третий и в последний раз Забавин применил оружие через полгода. В позднее время шла какая-то очередная подловатая телевизионная передача. Супруга с таксой сажали на даче картошку. Забавин же сидел у голубого экрана, пестуя свою ненависть к мордатому телеведущему. Когда же тот в очередной раз вызвал «к барьеру» записных пустомель, ярость Забавина достигла предела.

— Дуэль? — громко сказал он. — Извольте!

И начал разряжать остатки «олеорезина капсикума» в телеящик и мелькающие там фигурки. Пострадал ли кто конкретно от красного перца с площади Разгуляй, трудно сказать. Но сам Забавин не испытал ничего, кроме усталой радости. Очевидно, за эти полгода смесь в баллончике потеряла свою убойную силу, выветрилась. Правда, к концу передачи ведущий как-то нехорошо дергал головой. А на телевизионном экране ещё несколько дней держались ржавые пятна в разводах. Тоже ведь символ времени. Времени Разгуляй.

Терем-теремок или Преображенский вал

Эта история начиналась во времена дикого капитализма, а закончилась в наши дни, хотя какая формация сейчас — сказать трудно, должно быть, рублёво-успенская: успеть побольше рублей спилить, а там трава не гори.