— Да! — воскликнула Мегера. Ганс немало удивился, заметив промелькнувшее у нее в глазах радостное выражение. — Я так и думала! Девочка расцвела и всеми чтима за свой Дар!

— Да. Она Видит. Мегера, Теретафф, — Мигни Видит дальше, чем кто-либо в Фираке.

— Значит, она принесет там много пользы, — сказал Теретафф. В голосе его звучали счастье и гордость, смешанные с печалью. А у девушки с ореховыми глазами, сидевшей рядом со старой С'данзо, на глаза навернулись слезы, когда она услышала, что ее сестра не вернется обратно. — Но… как же так: ты здесь, а она там?

Ганс кивнул.

— Это было нелегко. О, у нас были трения — возможно, в основном из-за того, что мы все это время находились под тенью чародейства. Но думаю, мы всегда будем любить друг друга. Просто мне обязательно нужно было вернуться, а Мигнариал чувствовала, что должна остаться. Она счастлива там. И хорошо устроилась.

— Я рада за нее, — сказала Джилиль, но голос у нее задрожал, и девушка шмыгнула носом.

— Я просто в восторге! — воскликнула Мегера, еще раз удивив Ганса: ему и в голову не приходило, что на этом мрачном лице может появиться улыбка.

Ганс подумал: а принял бы Теретафф эти новости так спокойно, если не сказать радостно, если бы не присутствие Мегеры? Ему почти хотелось, чтобы здесь не было Джилиль. Девушка неотрывно смотрела на Ганса своими огромными темно-карими глазами. Теперь он припомнил, что она всегда так на него смотрела, когда он заходил повидаться сперва с Лунным Цветком, а потом с Мигнариал, но теперь это выглядело иначе. Джилиль стала старше, и время уже наложило на нее отпечаток женственности. И… интересно, из-за чего ее блуза так топорщится — из-за особенностей семейной прачечной или из-за двух контрабандных дынь? Мигнариал была сложена совсем не так! Конечно, была еще их мать, но Лунный Цветок была всесторонне обширной — действительно очень тучная женщина, которой даже ходить было трудно из-за своих габаритов. (Лунный Цветок осталась самой прекрасной женщиной, которую когда-либо встречал Ганс. Это она просто самим фактом своего существования научила Ганса понимать, что красота у человека не снаружи — вроде одежды или кожи, — а внутри, в его душе.)

Ганс достал мешочек и вручил его удивленному Теретаффу. В мешочке что-то звякнуло.

— Это от Мигнариал, — сказал Ганс хозяину дома.

— От… Мигнариал? — теперь уже глаза Теретаффа подозрительно заблестели влагой.

Ганс предпочел сделать вид, что он этого не заметил. Он лишь кивнул:

— Она настояла на своем. И правильно сделала. Она сказала, что это для вас и для ее сестер и брата. Это, э-э… фиракское золото, Теретафф. Именно золото, потому что я не мог бы нести много монет. Но теперь вы можете пойти в какой-нибудь приличный банк и поменять его на здешние монеты с изображением пламени.

Теретафф улыбнулся, потом рассмеялся, а потом, к его собственному смущению, смех перешел в рыдания. Его дочь, Джилиль, совершенно по-женски кинулась обнимать и утешать отца. Ганс почувствовал себя неудобно и решил, что пора сматываться.

— А теперь мне пора идти, — Ганс сглотнул. — Понимаете — назначенная встреча…

— Молодой человек! Ганс еще раз сглотнул.

— Мое имя Ганс, сударыня.