|
Приснился ему кошмар. Он бежал по темному лесу, а сзади и по бокам неслись волки. Точнее, не волки, а какие-то волколаки, оборотни хреновы — с человеческими глазами, зубами и даже пальцами на передних лапах. Причем Антона они не трогали, а просто сопровождали. Наверное, можно было остановиться, раз никто не проявлял неприязни, но Антон остановиться не мог и бежал, бежал, пока с шумом и воплем не провалился под землю. — Ты меня не кусай, — сказал Фрэнсис, разглядывая свалившегося во сне с кресел Антона. — Я тебе еще пригожусь. — Да хватит тебе… Мне сон страшный приснился, — Антон встал и машинально хотел взглянуть на часы. Привычка, от которой за столько времени при полном отсутствии часов давно следовало бы избавиться, периодически возвращалась. — Я все равно как раз будить тебя хотела, — сообщила Лариса. Рассвело, костерок погас, выпуская последние струйки дыма. Кирила Кирилыч щурился на солнышко и лепетал нечто неразборчивое. — Как вы меня задолбали, говорит, — перевела Лариса и улыбнулась. — Ну, что, убийца чудовищ. Волки, похоже, и в самом деле ушли. — Наелись, наверное, вот и ушли, — предположил Антон. — Да нет, думаю, это ты их так напугал. И вожака такого матерого завалил. Решили не связываться. — А ведь люди бы так просто не ушли, — заметил Фрэнсис, вертя в руках разбитый ИЖ. — На то они и люди, — сказал Антон. — Брось ты каку, с ним все равно уже ничего не сделать. — Уберу в рюкзак, — покачал головой негр. — Мало ли, все же лишний ствол. А ложе и починить можно. — Не лень — таскай, — махнул рукой Антон. Дальнейший их путь проходил без происшествий, а его венцом стал ржавый указатель с почти нечитаемой надписью, гласившей, что до Мокрушино три километра. Указатель они увидели сразу, как только выбрались из лесу на дорогу. Отряхивая со штанов репьи и колючки, Фрэнсис спросил: — Теперь куда? — Я уже говорила: в Мокрушино не пойдем. Нечего там делать, лишние неприятности нам ни к чему. Будем искать аэродром, а уж потом, если возникнет необходимость, можно и Мокрушино навестить. — Веди нас, Сусанин-герой, — проворчал Антон. — Давайте пока по дороге, вон туда, — показала Лариса в противоположную от Мокрушино сторону. — Там должен быть поворот на проселок. Еще до поворота они обнаружили совершенно раскулаченный «КамАЗ», который уныло торчал на обочине. С машины сняли практически все, что можно: осталась рама, тяжелый двигатель, который утащить нелегко, обода колес и еще какие-то ржавые железяки, рачительным мародерам не понадобившиеся. — Качественно растащили, — отметила Лариса, и Кирила Кирилыч что-то радостно завопил, видать, соглашался с мамашей. — И ведь недавно, наверное, если не в этом году уже… Отец, помню, когда начинал служить в Германии, в группе советских войск, так они во время учений машину поломавшуюся на трассе оставили. Вернулись через три дня, думали, там уже половины нету, а немцы даже бензин и тот не слили. — Это когда было… А сейчас те же немцы, поди, друг друга точно так же жрут, — резонно сказал Антон. Поворот на проселок они обнаружили с трудом, настолько он зарос. Дорога выделялась среди леса только тем, что деревья были поменьше и сидели пореже. Колея уже почти не просматривалась. — Вот сюда и пойдем, — сказала Лариса. Но тут из орешника вышел пожилой мужик довольно приветливого вида, в цветастой выгоревшей рубахе, с травинкой в зубах. В руках — туесок. — Стойте-ка, ребятки, — сказал мужик. — Кажись, уже пришли вы. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Любая видимость, какую бы мы ни придали делу, не может быть, в конечном счете, выгоднее истины. |
