– Эми, прости.

Даже не смотрит. Я протягиваю телефон и пытаюсь усадить ее рядом, но она вновь скрещивает руки. В глазах стоят слезы.

– А я то шла и думала, как мне хорошо с тобой…

– Прости.

– Что ты вынюхиваешь? Зачем все портишь?

– Все совсем не так… – бормочу я и протягиваю к ней руки.

– Нет. – Она отталкивает меня. – Ясно, ты мне не доверяешь. Да и с чего бы? При первой же встрече я расплатилась краденой кредиткой. Чтоб ее… Конечно, ты подозреваешь…

– Нет. Совсем нет. Я верю тебе! А в телефон полез, потому что с ума по тебе схожу. И скучаю ужасно, даже когда ты просто в туалет уходишь. – Я падаю на колени и умоляю: – Эми, клянусь. Я никого еще так не любил. Можешь считать меня сумасшедшим, но я хочу быть рядом постоянно. Мне даже минуту без тебя прожить невыносимо.

Ничего. Никакой реакции. Но только одно мгновение. Потом она вздыхает, ерошит мне волосы и велит:

– Вставай.

Мы усаживаемся рядом на скамейку. К кафешке подъезжает минивэн, из которого с шумом и смехом вываливается большое семейство. Пять минут назад мы обменивались бы с Эми шуточками в их адрес, а теперь сидим и угрюмо молчим.

– Мы росли совсем иначе, и это не наша вина. – Я вздыхаю. – Нам сложно доверять людям.

Эми смотрит, как мать натирает детей кремом от загара.

– Да, – откликается она, – ты прав. Насчет дерьмового детства и всего прочего.

Беру ее за руку, и мы вместе наблюдаем, как отец взывает к рассудительности своего безрассудного четырехлетнего сына, убеждая его, что если он выпьет еще стакан лимонада, то в животе не останется места для хот догов. Подходит мать, обнимает малыша и спрашивает: «Солнышко, скажи, чего ты хочешь?», тот орет: «Лимонад!» Отец хмурится и заявляет, что мать портит ребенка, а она отвечает, что детей надо слушать и уважать их желания. Прямо как в телике.

Эми кладет мне руку на плечо.

– Ты мне нравишься.

– Больше не злишься?

– Нет. Я ведь такая же. Порой даже не верится, насколько мы похожи.

Я коченею.

– Ты тоже лазила в мой телефон?

Кейденс? Бенджи? Пич? Бек? Кружка с мочой?

Эми хохочет:

– Нет, но если оставишь без присмотра, непременно загляну. Доверяй, но проверяй, как говорится.

Киваю.

– Не хочу быть похожим на того папашу. Надеюсь, мы не станем такими, как они.

Эми сжимает мою руку.

– Никогда.

Я на седьмом небе. Такое единение – лучшее, что может быть на свете. Лучше секса. Лучше красного кабриолета. Лучше первого признания в любви.

– Точно? – спрашиваю.

– Точно, – кивает.

Все таки я здорово придумал с поездкой. Берем еще по коктейлю в дорогу и запрыгиваем в машину. Мир перестает существовать, как после ядерной катастрофы, мы – единственные выжившие. Никогда не стоит торопиться с самоубийством: всегда есть шанс, что жизнь круто изменится, и вы вдруг обнаружите рядом с собой кого то упоительно чудесного. Эми хохочет над моими шутками так, что лимонад вытекает у нее из уголков рта. Мы находим тихое местечко, и я удовлетворяю ее языком, а когда отрываюсь, ее сок стекает у меня с губ. Думаете, вы умеете отдыхать? Как бы не так! А я умею. Заслужил. Моя девушка застукала меня, когда я копался у нее в телефоне, и все равно с радостью раздвигает ноги.

Когда мы подъезжаем к отелю, она пищит от восторга.

Мы выходим на террасу нашего номера, и я сам еле удерживаюсь, чтобы не запищать. Конечно, я знал, что мы будем рядом, но не думал, что настолько. Дом Сэлинджеров, сияющий, подсвеченный иллюминацией, полный народу, лежит перед нами как на ладони. Интересно, нашли они мою кружку?

– Знаешь их? – спрашивает Эми.