— Катя, —  быстро вмешался Симо. —  Ну я же тебе говорил — тут никто не желает тебе зла…

— И это я тоже слышала… —  Катя вздохнула, покусала губу. Потом сказала Юрке: —  Это… извини меня. Просто когда нас у мамы забирали, то первое, что сказали ей: «Вам, наверное, трудно с двумя малышами…» А в детском доме первым делом: «Тут тебе никто не желает зла…» — она дёрнула ртом. Повторила: —  Извини.

— У вас есть мать? —  Юрка говорил суховато, деловито. Девчонка оглянулась на причал, где мальчишки уже, кажется, устроили морской бой со щепками вместо кораблей.

— Уже нет. Она… она была сердечница, я ей часто по ночам лекарство подавала… А тут, когда нас забрали… у неё на следующий день был приступ. Сильный. Врачи сказали, она до столика дотянулась, таблетки просыпала и… и всё.

— Почему вас забрали?! —  не выдержал я. Девчонка посмотрела на меня. Юрка коротко ответил на её взгляд словами:

— Мой брат, —  не прибавляя «двоюродный».

— Сказали — мама больна, для нашей психики опасно рядом с нею находиться, и ей с нами трудно… —  еле слышно пояснила Катя. Симо выругался по–фински, отвернулся. —  Я хотела убежать… но не к кому стало. И нас всех троих порознь держали, в разных группах, в разных даже корпусах.

— А как же вы убежали? —  Юрка говорил очень–очень спокойно. Девчонка полминуты смотрела на него, прежде чем ответить, потом пояснила:

— Тёмку… это младший… его через месяц собрались усыновлять. Там это просто — приезжают, деньги платят и увозят, все бумаги прямо в детском доме делают, какие надо, какие спросят, только плати. Мне не сказали, я случайно узнала, побежала к директорше. Она мне и выдала прямым текстом — благодари, дура, твоего брата скоро в Америку увезут, и на второго уже виды есть, тут, на родине, но семья богатая очень. Я… я разоралась. Ну она мне и сказала сразу: не перестанешь волну гнать, для начала в карцер отправишься, а оттуда в дурдом на месяцок. У них с местной дуркой договорённость, тем на больных платят хорошо, вот детский дом им и поставляет контингент — кто провинился в чём, кого просто так, типа как по списку. Я заткнулась, разревелась, ушла… Пошла к нашему детдомовскому священнику, он нам и помог всем троим выбраться, даже в соседний город отвёз…

— Молодец! —  вырвалось у меня. Катька криво усмехнулась:

— Ага, молодец–жеребец. Я ему заплатила… целую ночь ублажала, всю порнуху, которую видела, вспомнила. Короче, мой первый мужик доволен остался… Да там почти все девчонки чуть ли не с первого класса собой торгуют, кто где, на это и внимания не обращают особо… А на ценителей и мальчишки есть. Я вот этого больше всего боялась…

   Мелкие весело вопили и плескались у реки. Река уже стала синевато–чёрной, в ней отражалось алое садящееся солнце, и через его большой блик, дробя и шевеля его, двигался паром — уже близко…

   Я сидел, не шевелясь, окаменев. Финн Симо смотрел на паром блестящими глазами. Потом сказал тихо:

— Я тоже три раза убегал… домой. Меня сами родители обратно отвозили. «Ты пойми, сынок, мы делаем всё, что можем, но надо законно…» Тебе повезло, Кать, я тебе уже говорил. Вас увезли насильно, твоя мать умерла… а мои родители меня предали… и я их…

   Юрка постучал по столу пальцем. Посидел молча. Опять постучал, словно ему нравился звук. Спросил:

— А как про нас узнали?

— Случайно. Мы там ночевали в одном старом доме… там пацаны были, полубеспризорные… ничего ребята… Ну и они рассказали вроде такой сказки вон моим младшим.