— Какой, мистер Харпер?

— Не хочу об этом говорить здесь, — отец Бекки обвёл взгляд салон самолёта, — Лучше вернуться к этому вопросу когда мы прилетим.

Само собой, что после приземления я сразу поехал в офис Харпера.

Секретарша адвоката была на своём месте и, едва увидев нас, она буквально закричала:

— Дерек, тебе звонил Оуэнс из Нью-Йорка дважды.

— Спасибо, Моника. Набери мне его. Это мой контакт в офисе НХЛ, один из секретарей, — это уже мне, — сейчас мы всё и узнаем.

— Мистер Оуэнс на линии, — прервала нас секретарша.

— Джон, мне нужны подробности, — вместо приветствия сказал Харпер в трубку, — потом он зажал её рукой и сказал мне, — Алекс, подожди, пожалуйста, в комнате для посетителей. Моника заказала лёгкий ужин, сейчас его уже доставят.

По телефону Харпер разговаривал около получаса. За это время я и правда успел подкрепиться и позвонить Бекке. Когда та услышала итог нашей поездки в Нью-Йорк, то не сдержала эмоций и расплакалась. Пришлось её утешать и обещать, что приеду, как только смогу.

— Всё именно так, как я и думал, — начал Дерек, когда я наконец вошёл в его кабинет, — результаты голосования тебе не понравятся.

— Не томите, мистер Харпер. Что там?

— Единогласно. Совет управляющих проголосовал практически единогласно. Притом сделал это дважды. Сначала за то, что тебя нужно дисквалифицировать, а потом за срок. 23 голоса за, один против и один воздержался.

— А почему в совете 25 голосов? Команд же двадцать одна.

— Это в этом сезоне команд двадцать одна. В следующем году их будет уже двадцать две, а в сезоне 1992–1993 уже двадцать четыре, официально о втором расширении будет объявлено через два месяца, но уже сейчас в совет входят представители всех участников сезона 1992–1993. Плюс президент НХЛ. Итого двадцать пять. Зиглер воздержался.

— Понятно. Значит президент НХЛ воздержался, Грин проголосовал против, а остальные решили мне нагадить и сделать примером. Со звездами ничего плохого не случится, мы бы вышли в плей-офф, даже если бы меня дисквалифицировали на всю регулярку.

Услышав мои слова, Харпер тяжело вздохнул, достал из ящика стола сигареты и закурил, пуская дым в потолок.

— В том-то и дело, Алекс, что единственным, кто голосовал против твоей дисквалификации, был Фил Эспозито.

— Как Фил? Твой источник ничего не путает? Не Грин проголосовал против, а именно Эспозито?

— Да, к сожалению, я ничего не путаю. Сам понимаешь, это конфиденциальная информация, но всё верно. Владелец твоей команды голосовал за твою дисквалификацию.

* * *

Ну не сука этот Грин? Как это вообще понимать? Да он был обязан меня поддержать! Просто обязан! Почему Эспозито, которому до меня и дела нет и который вообще-то еще тот хейтер Советского Союза выступил против моей дисквалификации, а Грин, человек который платит мне зарплату и которому я принёс Кубок Стэнли проголосовал за?

Учитывая то, что шила в мешке не утаишь, это очень недальновидное решение. Он же должен был отдавать себе отчёт в том, что я в любом случае узнаю, как прошло голосование.

И что после подобного предательства, а это именно предательство в чистом виде, я должен делать вид, что ничего не случилось? Отбыть дисквалификацию, как ни в чем не бывало вернуться в состав команды, улыбаться и жать руку Грину?

А самое забавное в том что да, я так и буду делать. У меня же еще полтора года по контракту будет. Моё нынешнее соглашение заканчивается в девяносто втором году. И я отработаю этот контракт до конца, а потом выйду на рынок свободных агентов.