К обеденному часу в саду около дома с зелеными ставнями сделаны были некоторые приготовления. Тот стол, который отчасти был виден Фрэнсису сквозь листья каштана, очевидно служил вместо буфета или стола для закусок, на него ставили перемены блюд, салаты, разные приправы, а за другим столом, которого не было видно совсем, уселись обедающие. Фрэнсис сквозь листья каштана видел, как ему показалось, блеск белой скатерти и серебряной посуды.

Минута в минуту явился мистер Ролльс. Он держал себя настороже, говорил тихо и очень мало. Наоборот, диктатор, казалось, был особенно в ударе и часто смеялся, его смех раздавался в саду очень молодо и приятно для слуха. По интонациям его голоса можно было догадаться, что он рассказывает что-нибудь очень смешное и веселое, потому что он подражал акценту всевозможных народов. Не успели оба, то есть он и молодой пастор, допить свой вермут, как уже между ними исчезло всякое чувство недоверия, и они повели дружескую беседу, точно два старых школьных товарища.

Наконец появилась и мисс Ванделер, неся миску с супом. Мистер Ролльс подбежал взять у нее миску, но она со смехом отказалась от его услуги. Все трое принялись между собой весело разговаривать и шутить.

Слов Фрэнсис не слыхал, слышал только все время гул голосов и стук ножей и вилок, ему даже сделалось завидно, глядя на этот веселый семейный обед и на дорогую сервировку. Переменилось несколько блюд, потом появился тонкий десерт и бутылка старого вина, которую собственноручно раскупорил диктатор. Когда стало темнеть, на стол поставили лампу, а на буфетный стол две свечки. Вечер был тихий, теплый, без малейшего ветерка. Свет, кроме того, шел от двери и окон веранды, так что сад был отлично освещен, и листья деревьев блестели в темноте.

Мисс Ванделер ушла в дом и вскоре вернулась с кофейным прибором на подносе и поставила его на буфетный стол. Отец ее сейчас же поднялся с места и Фрэнсис расслышал, как он сказал:

— Кофе — это по моей части.

Мистер Ванделер подошел к буфетному столу и встал так, что свечи его освещали.

Разговаривая через плечо, мистер Ванделер налил две чашки черного напитка и в тот же миг, с ловкостью фокусника, быстро вылил в чашку поменьше содержимое из какого-то крошечного пузырька. Сделано все это было до того проворно, что Фрэнсис, смотревший прямо на него, едва успел заметить проделку, как уж она была кончена. Вслед затем мистер Ванделер, продолжая смеяться, вернулся к обеденному столу, держа в каждой руке по чашке.

— Не успеете вы это выпить, как уже к вам явится ваш пресловутый еврей, — сказал он.

Невозможно описать смущение и горе Фрэнсиса Скримджиэра. Он видел, что у него на глазах совершается грязное, темное дело, а он не может ему помешать и не знает даже как. Может быть, все это только шутка, и его вмешательство было бы совсем неуместно? А если это и серьезно, то преступник, может быть, его отец, и тогда разве не будет он потом всю жизнь сокрушаться, что погубил своего отца? В первый раз за все время он обратил внимание на свое собственное положение в качестве шпиона. Быть пассивным зрителем такого дела и чувствовать в груди бурю самых противоположных чувств причиняло ему острую муку. Он схватился за раму окна, сердце его билось учащенно и тяжело, пот проступил по всему его телу.

Прошло несколько минут.

Казалось, что беседа затихает, становится все более и более вялой, но особенно страшного до сих пор ничего не произошло.

Вдруг послышался звон разбитой посуды и глухой, мягкий стук, как будто кто упал головой на стол. Вслед затем на весь сад раздался пронзительный крик.

— Что вы сделали? — вскрикнула мисс Ванделер. — Он умер.