Пауза.

— Я рад, — тусклым голосом отозвался Ллуэлин.

— Вы должны помнить, что вы теперь свободны как ветер, — произнес Гарнет. — Незачем себя впустую изводить и ожесточаться. Родители Люси поощряют ее устраивать вечеринки и ходить на танцы — то есть заниматься тем, чем и раньше…

— Пока не заявится Рудольф Рассендейл,[24] — мрачно вставил Ллуэлин и показал на брошюру: — Я это возьму с собой, мистер Гарнет?

— Да-да, конечно. — Жестом работодатель дал знать подчиненному, что тот может идти. — Передайте мистеру Карсону, что на время я освобождаю вас от работы над загородным клубом.

— Я это тоже доделаю, — торопливо вставил Ллуэлин. — Собственно говоря… — Тут он прикусил язык, так как собирался добавить, что на деле занимается этим проектом в одиночку.

— Что?

— Нет, ничего, сэр. Спасибо большое.

Ллуэлин вышел из кабинета мистера Гарнета, воодушевленный открывшейся перед ним возможностью, а новости о Люси принесли ему облегчение. Судя по словам мистера Гарнета, Люси вошла в привычную колею; быть может, ее жизнь не так уж непоправимо разрушена. Если к ней приходят визитеры, если ухажеры сопровождают ее на танцы — значит, найдутся и такие, кто о ней позаботится. Ллуэлин даже проникся к ним безотчетной жалостью: знали бы они, что это за подарочек; знали бы, что общаться с ней совершенно невозможно: да какое там — и словом-то перекинуться себе дороже. При мысли о безрадостных неделях, проведенных рядом с Люси, Ллуэлина всего передернуло, словно ему припомнился какой-нибудь тяжелый ночной кошмар.

Вечером у себя дома он сделал несколько пробных эскизов. Работал Ллуэлин допоздна: поставленная задача подхлестнула воображение, однако наутро плоды трудов показались ему вымученными и претенциозными — не закусочную же, в самом деле, он затеял соорудить. Ллуэлин нацарапал поверх чертежа слова «Средневековая мясная лавка: Образец антисанитарии», порвал его на мелкие клочья и швырнул в мусорную корзину.

Первую половину августа Ллуэлин продолжал работу над проектом загородного клуба — в надежде, что к концу назначенного срока прилив вдохновения заставит его приступить к реализации собственного замысла. Но однажды произошло событие, которого он в глубине души давно страшился: возвращаясь домой по Чеснат-стрит, он неожиданно столкнулся с Люси.

Было около пяти — час, когда на улицах особенно многолюдно. Внезапно в водовороте толпы они очутились нос к носу, а дальше их неудержимо понесло вперед бок о бок, как будто судьба поставила себе на службу все эти кишевшие вокруг массы для того, чтобы свести их двоих вплотную.

— Это ты, Люси? — воскликнул Ллуэлин, машинально приподняв шляпу.

Люси изумленно уставилась на него широко раскрытыми глазами. Ее пихнула в бок навьюченная узлами женщина, и Люси выронила из рук сумочку.

— Спасибо большое, — поблагодарила она Ллуэлина, когда он нагнулся за сумочкой. Голос ее звучал глухо и напряженно. — Отлично. Давай ее сюда. Машина у меня поблизости.

Их глаза на мгновение встретились: оба глядели холодно и отстраненно, и Ллуэлину живо вспомнилось, как они расставались — вот так же стоя напротив друг друга, кипя от яростной ненависти.

— Ты уверена, что моя помощь тебе не нужна?

— Уверена. Наш автомобиль стоит на обочине.

Люси попрощалась с ним небрежным кивком. Ллуэлин мельком увидел незнакомый лимузин и невысокого человека лет сорока, который помог Люси устроиться на сиденье.

Шагая домой, Ллуэлин впервые за последние недели чувствовал злость и растерянность. Завтра необходимо будет уехать. Он еще не созрел для подобных случайных встреч: нанесенные ему Люси раны до сих пор не затянулись и теперь кровоточили.