— Да здесь чего только не происходит, — заспорил он. — Сегодня вот — изощренное убийство в Хобокене и самоубийство по доверенности в Мэне. В конгресс внесен законопроект о стерилизации агностиков…

— Юмор меня не трогает, во мне живет одна совсем не модная нынче тяга — к романтике. Не далее как в этом месяце я сидела за обеденным столом с двумя мужчинами, которые разыгрывали в орлянку королевство Шварцберг-Райнмюнстер. В Париже один мой знакомец по имени Блатчдак как-то затеял настоящую войну, а затем в течение года планировал другую.

— Ну тогда хотя бы ради разнообразия не сходить ли тебе сегодня вечером куда-нибудь со мной? — упорствовал Джон.

— Куда? — презрительно спросила Форс. — Думаешь, я по-прежнему захожусь от ночного клуба и бутылки сладкого игристого? Мне больше по вкусу собственные безвкусные фантазии.

— Я тебя поведу в одно из самых крутых мест города.

— И что будет? Что там такого будет — вот что ты мне скажи.

Джон Чеснат вдруг сделал глубокий вдох и огляделся, словно опасался чужих ушей.

— Ну, сказать по правде, — проговорил он тревожно, приглушенным голосом, — если это выплывет наружу, то мне, скорее всего, очень даже не поздоровится.

Форс выпрямилась, подушки вокруг нее опали, как листья.

— Ты намекаешь, будто связан с какими-то сомнительными делишками? — воскликнула она со смехом. — Рассчитываешь, я этому поверю? Нет, Джон, твой удел — это катиться по накатанным колеям и ничего больше.

Ее губы, сложенные в маленькую кичливую розу, роняли эти слова, как шипы. Джон подобрал с кресла свои шляпу и пальто, взял трость.

— В последний раз: пойдешь со мной сегодня посмотреть то, что я покажу?

— Что посмотреть? И кого? Есть ли в этой стране хоть что-нибудь, что стоит посмотреть?

— Во-первых, — самым обыденным тоном заявил Джон, — ты посмотришь на принца Уэльского.

— Что? — Форс одним движением вскочила с шезлонга. — Он вернулся в Нью-Йорк?

— Возвращается сегодня вечером. Хочешь на него посмотреть?

— Хочу ли? Да я никогда еще его не видела. Всюду упускаю. За час, проведенный вблизи него, я бы отдала год жизни. — Голос Форс дрожал от волнения.

— Он был в Канаде. Сегодня состоится важный боксерский поединок — принц приезжает инкогнито, чтобы его посмотреть. А до меня дошел слух, где он собирается провести вечер.

Форс восторженно взвизгнула.

— Доминик! Луиза! Жермен!

Все три горничные примчались на зов. Комната внезапно наполнилась вибрациями суматошного света.

— Доминик, машину! — кричала Форс по-французски. — Сан-Рафаэль, мое золотое платье и бальные туфли с каблуками из настоящего золота! И крупный жемчуг — все, что есть, и бриллиант, который с яйцо, и чулки с темно-синими стрелками. Доминик, пошли живо в косметический кабинет. И еще одну ванну — холодную, с миндальным кремом. Доминик — к Тиффани, одна нога тут, другая там, пока они не закрылись! Найди мне брошь, кулон, диадему, неважно что, лишь бы с гербом дома Виндзоров.

Она теребила пуговицы своего платья, и стоило Джону поспешно отвернуться, чтобы уйти, оно тут же соскользнуло с ее плеч.

— Орхидеи, — крикнула она ему в спину, — бога ради, орхидеи! Четыре дюжины, чтобы можно было выбрать четыре штуки.

Горничные заметались по комнате, как испуганные птицы.

— Духи, Сан-Рафаэль, открой чемодан с духами; достаньте розовых соболей, подвязки с бриллиантами, прованское масло для рук! Это тоже возьмите! — И это… и это… ой!.